Темные зеркала. Том 2 - [41]

Вдруг одно из окон распахнулось, едва не лишив меня носа – я вовремя отскочил. На улицу высунулась лохматая голова. Сам дом был таким маленьким и узким, что вообще непонятно было, как такой крупный владелец там помещается. – Эй, ты! – рявкнул он. – Чего орешь? Дал бы я тебе, чтоб заткнулся. Черт, выйти не могу, а то бы я тебе поддал.

Он поворочался – и вместо головы в окне появился здоровенный кулак.

Все эти события не подействовали на меня успокаивающе. Я был растерян и подавлен, и не представлял себе, что делать дальше, куда идти, с кем говорить. Надо прибавить к этому еще противную слабость в ногах, и вы получите точную картину моего состояния. И поэтому я просто сел на землю, нашел какой-то бугорок под деревом и плюхнулся на него. – Значит так вот и просидели все время? – поинтересовался Пал Палыч. – А где точное описание мыслей, чувств. Что вы наблюдали? О чем думали в это время? Где же все это? Не слишком ли сжато для литературного произведения? – Краткость – сестра таланта, – парировал Маори. – Да и нечего тут разводить – не было никаких мыслей. Вы вообще-то понимаете, что представляет из себя человек в состоянии шока? – Я понимаю, что ваш герой находится в состоянии шока, но при чем здесь вы – автор? Автор должен обладать ясностью мысли. – Но я написал о себе. Все это – истинная правда. – Гм... “истинная правда”... тавтология однако. – Не придирайтесь к словам. Не о том речь. – Простите. Профессиональная привычка. Ну и что там дальше?

Не знаю, сколько времени я так просидел, но вдруг услышал далекий голос:

– Люди, где вы?!

Для меня этот крик оказался все равно, что голос бога. Я уже и не надеялся, что услышу хоть что-нибудь, кроме ругательств. Казалось бы, такая простая фраза, а ведь как-то сразу полегчало.

– Люди, где вы?!

Он шел по улице с фонарем в руках. И тогда я назвал его Диогеном. И так это имя подошло ему, что я до сих пор не знаю, как его звали на самом деле.

– Диоген! Эй, Диоген!

– Вы меня? – он изящно поправил белую хламиду, в которую был закутан. Зажженный фонарь мерно раскачивался на длинной палке, отчего четкая тень Диогена на тротуаре, то сжималась, то вытягивалась как макаронина. Он направился ко мне.

– Ежели вы меня, так я желал бы знать, кто в ы такой. Вы ведь нездешний? Верно?

– Не здешний, – со стоном ответствовал я. И не знаю, как ответить вам. Потому что уже некоторое время себя не осознаю, и кто я – не знаю.

– Что ж, – он внимательно осмотрел меня с головы до ног выпуклыми светлыми глазами, – могу предположить, что вы – человек. Однако, это всего лишь предположение. Хотя за все время никто кроме вас не отозвался на мой призыв. Могу также предположить, что вы – случайность, и тогда мое время потрачено зря и наш разговор ни к чему не приведет.

Я испугался, что сейчас он уйдет, и я опять останусь один. Но каким образом доказать, что я именно тот, кого он искал? Я не хотел потерять его и потому торопливо произнес:

– Я – человек.

– Почему же такой неуверенный голос? – спросил он. – Человек обычно не сомневается в своей принадлежности к данному роду.

– Я... м-м-м... крошка в горло попала. Но я – человек, это точно.

– Тогда пошли, – кивнул он.

– Куда?

– Искать еще человека.

А что мне было делать? Конечно, я потащился за ним, надеясь по пути выведать у него, как можно больше. Потому что, если не обращать внимания на его внешний фанатизм, выглядел он, довольно разумным. И больше никого вокруг не наблюдалось.

Мы шли, и шли, и шли. И я все говорил с ним, вот как с вами сейчас. Рассказывал о своей беде. И о литературе, и еще немного о бессмертии, которое будет мне обеспечено, если удастся отсюда выбраться. Он больше молчал. Да нет, что я говорю, он не проронил ни слова. Как если бы я шел вместе с собакой или роботом. Тоже мне, человек выискался, который звучит гордо. И так мне надоело его высокомерие, что я остановился, повернулся к нему лицом и напрямую спросил: – Что, черт побери, здесь происходит?

Вот так прямо невежливо, без церемоний спросил. – Что происходит? – Он опустил фонарь на землю. – Ты не понял, почему я молчу? Потому что до сих пор ты не задал ни одного вопроса, так что было говорить? Просто болтать? Но ты и так наболтал кучу разного. Зачем же еще и мне сотрясать воздух? Тебя это раздражает, выводит из себя? Но, почему же ты не задал прямого вопроса? Тебе, кажется, нужен ответ?

Он просто заел меня нравоучениями. Нудный философ! Вместо того, чтобы просто ответить, он долго мусолил мое “неправильное восприятие действительности и любовь к досужим беседам”. Стало быть, ему позволялось сотрясать воздух. Что он и доказал получасовой речью. Однако никакого ответа на свой вопрос я так и не получил.

В конце концов, он выдохся. И тогда я снова спросил: – Что происходит? – Что происходит? – переспросил он. – Разве ты не знаешь, что время теперь материализовано? А разве ты не знаешь, что пространство и время взаимосвязаны?

Он подошел к ближайшему дому и постучал по ставню. Никто не ответил. Тогда он распахнул ставень и палкой разбил оконное стекло. Осколки давно упали на землю, но его палка продолжала ударяться о что-то твердое. – Видишь? – назидательно сказал он. – Там камень. И внутри – камень. И никого в доме нет, потому что нельзя жить внутри камня. – Почему? – бессмысленно спросил я. – Потому, что внутри камня нет пустот, – с готовностью ответил он. – Я не об этом спрашиваю! – заорал я. – Почему там вообще этот чертов камень? – Потому что, они истратили свое время. Нет у них больше времени. Кончилось. И их тоже нет. – Куда же мы идем, если все так плохо? Может, стоит остаться здесь и спокойно умереть? – Не стоит, – покачал он головой. – Нужно идти, чтобы двигаться. – Да зачем двигаться! – Чтобы дойти до моего дома. Я тебя приглашаю.