Темные воды Тибра - [2]

Лишь только война с Митридатом была счастливо закончена, Сулла в 83 г. во главе сорокатысячного войска вернулся в Италию, победил одного из консулов, Норбана, у г. Тифата, а войско другого, Сципиона, склонил к переходу на его сторону.

В том же году он разбил младшего Мария при Сакрипорте, а состоявшее почти исключительно из самнитов войско – у стен Рима. И стал, таким образом, хозяином столицы. Чтобы укрепить свое положение, удовлетворить чувство мести и наградить своих сторонников, он предпринял так называемые проскрипции: разделил конфискованные земли между своими любимцами и ветеранами, освобождением десяти тысяч рабов создал себе род телохранителей и заставил сенат избрать себя диктатором на неопределенный срок (в ноябре 82 г.).

Теперь он мог постараться о том, чтобы новыми учреждениями и законами придать государству тот строй, который, по его мнению, обещал наиболее продолжительное господство аристократии; законодательная власть народного собрания была ограничена, значение народных трибунов сведено к первоначальному размеру, число сенаторов увеличено присоединением к ним 300 всадников, авторитет сената усилен, право заседать в судах отнято у всадников и передано исключительно сенаторам.

Думая, что он достиг своей цели, Сулла в 79 г. сложил с себя диктатуру и поселился в Путеолах, занимаясь общественными делами, литературными делами и удовольствиями. Умер в 78 г. от апоплексического удара. Сулла велел дать себе прозвание Счастливого (Felix) и любил называть себя баловнем счастья. Таким он и был действительно (например, он не проиграл ни одного сражения). Удачным решением задач, которые ему были поставлены скорее обстоятельствами, чем собственным выбором или честолюбием, он был обязан, главным образом, чрезвычайной силе духа и тела, непреклонной последовательности и беспредельной жестокости. Соображения нравственности не удержали бы его от стремления к единодержавию; он отказался от власти только из желания жить в свое удовольствие, не неся никаких обязанностей. Еще современники говорили о нем, что он наполовину лиса, наполовину лев, но каждая часть его – наиболее опасная. Главный труд жизни его прошел бесследно, но некоторые его меры, не продиктованные партийными интересами, удержались до времен империи, например, италийский городской строй, пополнение сената бывшими квесторами, назначение к управлению провинциями бывших консулов и преторов и другие меры. Составленная Плутархом биография Суллы частью основана на собственных достопамятностях Суллы, к которым последняя книга прибавлена его вольноотпущенником Эпикедом. См. работы о Сулле Zachariae (Гейдельберг, 1834) и Lau (Гамбург, 1855); новейшая биография в словаре Pauly-Wissowa, под словом Comelii (т. IV, 1901).

Из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, т. XXXII, СПб., 1901

Пролог

124 г. до Р. X.,

630 г. от основания Рима

Лунный лик еще не показался.

Вечным городом правит темнота. Здесь, в запущенном, заросшем предместье меж Кассиевой и Валериевой дорогами, ей помогает тишина. Только заранее все разведав, можно пробраться по этим извилистым лабиринтам меж заснувших, заброшенных и разрушенных вилл. Из-за одинокой, смутно белеющей, изъеденной, с темными червоточинами, как зуб мавританского раба, колонны показался невысокий человек в черном плаще и самнитском пастушеском колпаке. В руках – заточенная палка. Оружием ее не назовешь, но в ночной стычке она способна оказать своему хозяину ценную услугу.

На ногах у ночного странника – сандалии из хорошо выделанной воловьей шкуры. Вещь дорогая и почти наверняка ворованная.

Пастушок в сенаторской обувке быстро и бесшумно просеменил от тусклой колонны к зарослям одичавшего винограда между двумя нагромождениями камней, когда-то являвшихся частью внушительного портала. Прислушиваясь, пастушок начал бесшумно, но быстро карабкаться вверх по каменным выступам и исчез из виду.

Он прыгнул и оказался в центре двора. Интересовавший его дом являл собой неосвещенную, неотличимую от общей темноты ночи громаду. Держа наперевес свою палку, «самнит» пересек буковую аллейку, попетляв между разросшимися цветочными куртинами, он подошел к главному входу. Дом был построен по новой, «сципионовской» моде, поэтому вход охранялся не парой потомков римской волчицы, как это было положено в прежние времена, а всего лишь мозаичным изображением собаки и абсолютно невидимой в эту пору суток надписью: «Берегитесь собаки!».

Пастушок обогнул дом с правой стороны, зацепился ногой за камень и застыл, прислушиваясь: обитатели полуразрушенного жилища спали.

Вот и колоннада. В лучшие годы она была обтянута парчой, теперь с нее свисали ветхие, выцветшие лохмотья.

Прошмыгнув по галерее, ночной гость остановился, то ли приводя в порядок дыхание, то ли принюхиваясь. Да, он не ошибся, интересующая его дверь была прямо за выступом стены. Опустив колпак, незнакомец вынул из складок плаща кусок темной материи и повязал им нижнюю часть лица.

В комнате, судя по тому как дышал незнакомец, стояла жесточайшая вонь. Не обращая на это внимания, он бросился к дальней стене и глухим голосом спросил: