Темные воды - [21]

Кацуми прошел несколько десятков метров за отцом, пока они не добрели до пляжа на северной стороне мыса. Мыс вдавался в море — с одной стороны его волны были бурными, с другой — тихими. Бурные волны ударяли в южный берег, тихие омывали северный. На северном берегу всегда было полно машин из Токио. Приезжие и сейчас осаждали пляж, проводя здесь жаркий субботний день. Детвора в плавательных жилетах резвилась в воде, а взрослые на пляже запекали в барбекю рыбу и пили пиво. Повсюду слышались раскаты смеха.

Хироюки остановился и огляделся. Сын отставал от него метров на десять. Мальчик еле волочил ноги, с явным отвращением вгрызаясь в кукурузный початок. При взгляде на него раздражение переполнило Хироюки.

Не замечая, что отец смотрит на него, Кацуми наблюдал, как взлетают на волнах водные лыжники, оставляя за собой сноп водных брызг. Не то чтобы он мечтал присоединиться к ним — об этом и речи не могло идти: Кацуми боялся воды. Он всегда находил какой-либо предлог, чтобы не участвовать в заплывах на уроках физкультуры. Потому-то он, конечно, и плавал так плохо, хотя ему было уже одиннадцать лет. С точки зрения отца, неумение плавать для сына рыбака было чем-то вроде предательства.

Хироюки громко позвал сына по имени. Но гул катеров, буксировавших водных лыжников, заглушил его голос. Все еще глядя на море, Кацуми заковылял по пляжу, зарываясь в песок носками ботинок. Хироюки снова выкрикнул имя сына и двинулся по направлению к нему. Кацуми обнаружил приближение отца, только когда его накрыло тенью. Он инстинктивно отступил, подумав, что отец опять собирается его бить.

— Дай-ка мне это! — закричал отец.

Он выхватил початок у сына и доел его сам.

— Так сейчас едят кукурузу. Понял, парень?

Он выбросил огрызок и вытер рот ладонью.

И вдруг Хироюки вздрогнул от внезапного крика Кацуми держался за живот и стонал от боли. Сначала Хироюки не понял, в чем дело.

— Простите! — Это извинились отец и сын, подбежавшие к ним. Оба были в бейсбольных перчатках.

Хироюки посмотрел вниз и увидел мяч у ног сына. Папаша с сынком играли около соснового леса и промахнулись, угодив мячом Кацуми по ребрам.

— Извините! Вы в порядке?

— Нельзя ли чуть поосторожнее, мать вашу?! — буркнул Хироюки, отбрасывая мяч.

Кацуми по-прежнему сидел, скрючившись, на песке. Хироюки взял его за руку, поднял на ноги и стал ощупывать бок, в который попал мяч. Он не обнаружил ничего страшного — только под майкой был красный отпечаток.

— Все путем. Жить будешь, — благополучно поставил диагноз Хироюки, ободряюще ткнув сына в ребра.

Кацуми поплелся дальше, но шел еще медленнее, чем раньше. Он еще держался за бок, и гримаса страдания застыла на его лице. Он еле волочил ноги, язык вываливался изо рта, и он то и дело издавал глубокие вздохи. Это настолько раздражало Хироюки, что тому необходимо было излить свое раздражение на кого-то или на что-то.

Мальчик и его отец вернулись на полянку и продолжили игру в мяч. Оба были в одинаковых спортивных шортах известной фирмы, и оба с ног до головы провоняли городом. Мальчик был ровесником Кацуми и для городского ребенка оказался необычно подвижен.

Выбрав их в качестве объекта, Хироюки подошел к папаше и сынку и крикнул им грубым, полным угрозы голосом:

— Эй, вы, оба!

Они прекратили играть и растерянно уставились на Хироюки. Это только распалило его. При виде застенчивого, неуверенного взгляда его намерение излить на них свою злобу стало непреодолимым.

Остановившись в нескольких шагах перед ними, он хмуро буркнул:

— Я хочу знать ваши имена и адрес.

— Что? — Папаша смотрел на Хироюки одновременно озадаченно и высокомерно.

— Ваш мяч так больно ударил моего мальчика, что он ходить не может. А что, если вы ему ребра сломали или что-то еще? — Хироюки поднял руку и указал на место, где только что находился его сын. Только сына больше там не было.

Кацуми притворялся, что ему больнее, чем было на самом деле, чтобы вызвать у отца жалость. Когда же понял, что Хироюки это только раздражает, у него все внутри сжалось от страха. В данном конкретном случае гнев отца вылился не на него. И все же Кацуми был напуган. Даже спина отца излучала недоброжелательность. Еще немного — и недовольство перейдет в ярость. Кацуми хотел избежать подобной сцены любой ценой. Это ужасало его еще больше, чем опасение вызвать отцовский гнев на себя, — быть свидетелем его нападения на кого-то третьего. Особенно кошмарно было, когда его жертвой становилась мать. В такие минуты он еле дышал.

Хироюки догадался, что сын стоит рядом с ним, только когда тот потянул его за руку.

— Папа... — дрожащим голосом позвал Кацуми. Он уже несколько раз окликал отца, но тот был слишком распален, чтобы услышать его.

Хироюки обнаружил, что у него уводят из-под носа основание для стычки.

— Все в порядке... у меня ничего не болит...

Кацуми тянул отца за руку, пытаясь увести. Он убеждал отца оставить все, как есть, и идти домой, а не вымещать ярость на посторонних людях.

— Ничего не болит? Тогда что за рожи ты только что корчил?

Гнев Хироюки нашел новую мишень. Отец и сын, игравшие в мяч, неподвижно стояли, упершись в бока одетыми в перчатки руками, и ждали, как все обернется. Негодование Хироюки переключилось на Кацуми. Но им от этого не стало спокойнее — об этом ясно говорили их встревоженные взгляды.