Темные тайны - [35]

— Я спрашиваю, почему ты залез в шкафчик? — Грюгер хлопал газетой по толстой ладони.

— Н-не знаю.

Грюгер продолжал стоять столбом, а Бен мысленно умолял: «Ну наори, и дело с концом».

— Хотел что-нибудь стащить?

— Нет.

— Тогда зачем залез?

— Я просто… — Бен смешался. — Мне показалось, там что-то мелькнуло.

— Мелькнуло, говоришь? И что же?

Мысль Бена заметалась среди того, что в школу проносить запрещено: домашних животных, наркотики, журналы с голыми сиськами. Он представил петарды и решил сказать, что шкафчик мог загореться, и тогда он окажется героем.

— Ммм… спички.

— Спички, говоришь? — Кровь от щек Грюгера поднялась к корням ежика волос на голове.

— Я хотел закурить.

— Ты ведь здесь убираешь? Как там тебя? Дэй?

Грюгер произнес его имя с издевкой в голосе, потом ткнул пальцем в волосы:

— Крашеные?

Одним лишь словом Грюгер его как будто забраковал, отнес к категории неудачников, наркоманов, слабаков, гомосеков. Бен увидел, как у Грюгера презрительно дернулись губы — будто он готов произнести все это вслух.

— Пшел вон отсюда! И чтоб духу твоего здесь не было. Убирай где-нибудь в другом месте, а сюда ни ногой, пока мы здесь. Понял?!

Бен кивнул.

— Повтори, чтобы я слышал!

— Пока вы здесь, я сюда ни ногой, — пробормотал Бен.

— А теперь марш отсюда. — Он произнес это так, словно Бен — пятилетний мальчишка, которого отправляют назад к мамочке.

В своем чулане он почувствовал, как по спине катится пот. Он не дышал — как всегда, когда он был до такой степени зол, у него перехватило дыхание. Он вытащил казенное ведро, с силой грохнул в раковину, наполнил горячей водой, добавил чистящее средство жуткого цвета. Глаза обожгло парами нашатыря. В ведре оказалось слишком много воды, и, вытаскивая его из-под крана, он выплеснул на себя добрых литра два. Передняя часть джинсов и штанина сверху до колена намокли. Что — надул в штаны, сопляк? Джинсы прилипли к телу, встали колом. Придется в таком виде три часа ковыряться в дерьме.

— Урод, мудила, — сначала тихо произнес он, потом, пнув стену ногой так, что посыпалась штукатурка, и изо всех сил шарахнув по ней кулаком, заревел: — Уро-о-од!

Голос эхом отозвался в конце коридора. Он замер, трусливо ожидая, что Грюгер вычислит, где кричали, и решит с ним еще раз разобраться.

Но ничего не произошло. Ну кому интересно, что творится в чулане, где хранятся тряпки, ведра да швабры!

Он должен был убрать здесь еще неделю назад, но Диондра начала канючить, что у всех законные рождественские каникулы, поэтому фиг с ней, с работой. Из мусорного контейнера в столовой вываливались банки из-под содовой — лужицы под ними превратились в разводы на полу, — упаковки из-под сэндвичей с прилипшими остатками салата, заплесневевшие порции праздничного обеда по случаю Рождества и кануна нового, 1985 года. И все это отвратительно воняло. Он умудрился испачкаться всем, и вдобавок к хлорке из чистящего средства от него несло еще и тухлой едой. В таком виде он не может показаться у Диондры. Да и вообще, каким надо было быть идиотом, чтобы так распланировать свой день! Придется пилить домой, снова выслушивать от матери нотацию минут на тридцать, принять душ, на велик — и к Диондре. Конечно, мать в наказание может запретить ему покидать дом. Плевать, он все равно уедет — он сам себе хозяин, и это его волосы. Черные, как, блин, у педика.

Он вымыл пол, собрал в большой мешок мусор изо всех мусорных корзин в учительской — ему это особенно нравилось, потому что, несмотря на значительность действия, мусор ограничивался скомканными бумажками, легкими, как сухая листва. В самую последнюю очередь он, как всегда, должен был вымыть коридор, соединяющий крыло, где располагались средние и старшие классы, с крылом начальной школы (а там тоже убирал школьник, который, как и он, стыдился своей работы и переживал, что о нем думают окружающие). Ближе к его крылу стены пестрели объявлениями о занятиях в футбольной секции и драмкружке, постепенно уступая место территории малышей, где коридор покрывали стенды с алфавитом и докладами о детстве Джорджа Вашингтона. Дверь в крыло начальной школы была выкрашена в ярко-голубой цвет, но на ней даже не было замков, поэтому она играла скорее декоративную роль и существовала в угоду традиции. Вооружившись шваброй, он в который раз проделал путь из Королевства старшеклассников к Стране начальной школы, потом, швырнув швабру в ведро, пнул его от себя подальше. Оно прокатилось по полу и с легким всплеском ткнулось в противоположную стену коридора.

Восемь лет, если считать детский сад, он ходил в эту часть здания, и с ней у него были более глубокие связи, чем с его нынешним крылом.

Он открыл дверь и оказался в тишине когда-то родного для себя места — захотелось поздороваться с ним, пройтись по его тихим коридорам. Дверь за ним закрылась, и он почувствовал себя куда лучше. Стены здесь были желтыми, а вход в каждый класс отмечало какое-нибудь дополнительное украшение. Киннаки — городишко небольшой, поэтому на каждый год обучения хватало одной классной комнаты. Противоположное крыло было раза в два больше, потому что сюда приезжали учиться подростки из других таких же небольших городков. Но начальная школа всегда отличалась уютной атмосферой небольшого дома. Взгляд упал на рисунок на стене, изображавший ярко светившее солнышко. Сбоку на картине надпись гласила об авторстве — «Мишель Д., 10 лет». На рисунке рядом улыбающийся кот в жилетке и туфлях с пряжкой и на каблуках вручает подарок мышке, которая держит в лапках тортик по случаю дня рождения. Автор этой картины Либби Д., 1-й класс. Он безуспешно поискал глазами какое-нибудь художество Дебби и впервые подумал, что она, наверное, и рисовать-то не умеет. Однажды она, отчаянно пыхтя, помогала маме печь печенье, явно не выдерживая рецептуру, а потом съела теста больше, чем намесила. Нет, Дебби не из тех детей, чьи произведения годятся для того, чтобы вешать на стену.