Темные пространства - [7]

— Так вы готовы? Вы меня слушаете?

Глаза Анны оставались сухими, на щеках горел румянец, но весь ее вид, лихорадочное нетерпение, не позволявшее ей ни секунды остаться без какого-то — пусть выдуманного, пустячного дела, выдавали боль.

— Да, я готов, — ответил я. — Только знаете что? Давайте сначала запрем двери — у вас есть задняя дверь? — и занавесим окна. И хорошо бы на ручку двери снаружи повесить плакатик вроде «Буду на следующей неделе». Тут скоро будет очень много людей, и вряд ли вы захотите…

Анна отправилась запирать двери, а я занялся окнами. Задергивая тяжелые шторы, я словно ощутил внезапный укол: мне почудилось, что совсем недавно, несколько часов назад, я делал нечто подобное — и тоже желая защититься, скрыться… Но у нас дома нет никаких штор. Я застыл, вспоминая — и вспомнил: та женщина! «Закройте двери, занавесьте окна, не выходите на улицу…» Я так и не узнал, что же с ней стало.

В доме стало темно. Я не видел выражения лица Анны — лишь голос, стремившийся не сорваться, лишь рассказ, старавшийся быть точным даже в безумии.

— Они пришли вчера вечером. Было уже поздно, мы собирались ложиться. Максим был у себя, я сидела здесь. Когда в дверь постучали, я крикнула как обычно: «Открыто, входите», — но они вошли еще раньше, чем я крикнула. Их было трое: двое молодых мужчин (один совсем юноша) и старик. Сразу было видно, что он среди них главный. Он был из числа тех людей, на которых невольно оборачиваются в толпе. В нем была огромная внутренняя сила — я чувствую такие вещи. Вам, конечно, нужно знать, как он выглядел. Я потом нарисую, а пока так: высокий, худой и очень старый. Но это не сразу заметно — так он держался. Когда он стал подниматься по лестнице, то попробовал идти быстро, и к середине подъема стало видно, как трудно ему это дается. Впрочем, это потом, я забежала вперед. Что еще? Волосы седые, и их мало: только на висках и сзади. И еще он был веселый, возбужденный, только эта веселость была злая. И нетерпеливый: не мог стоять на одном месте, не мог ждать, не делал пауз.

Он заявил, что ему нужно срочно увидеть Максима Путинцева. «По какому делу?» — спросила я. Этот гость (я как-то все время забываю о тех двоих) мне не понравился — думаю, понятно почему, — и я решила объяснить ему, что столь поздние визиты у нас не приняты, и спровадить.

«По весьма важному, уважаемая госпожа, — ответил он. — Важному не только для него и для меня, но и для всех, живущих здесь», — и он сделал такой вот жест. В его словах ясно звучала угроза, и я растерялась. Я не знала, что сказать, но тут на галерее появился Максим.

Я знаю Путинцева 11 лет. Ну, вы тоже немного его знаете. О нем нельзя сказать, что он владеет собой, что он сдержан. Он настолько гармонизировал свою душевную жизнь, что все отрицательные эмоции гасятся еще в глубине. Я за все время лишь три или четыре раза видела, чтобы он не вполне владел собой в горе или гневе, но для этого были слишком серьезные причины. Вот почему я сразу заметила, как изменилось его лицо, когда он увидел гостя.

«Здравствуй, Максим, — сказал незнакомец. — У нас есть серьезная тема для беседы». «Я знал, что кто-то придет, — ответил Путинцев, — но не думал, что это будешь ты». — «Вот как? Ты, стало быть, не рад меня видеть?» «Поднимайся, поговорим здесь», — не отвечая на вопрос, сказал Путинцев. Гость поднялся наверх, и они скрылись в кабинете.

Я предложила его спутникам сесть. Старший сел, а младший поблагодарил и отказался. Чем-то они были похожи на старика: манерой держаться, жестами.

Я не знала, что делать, чем заняться. Это были не те гости, которых следовало угощать чаем или развлекать беседой. Их присутствие внушало тревогу. Я прошлась по комнатам, потом взяла пачку последних своих заметок и попыталась работать, но ничего не получалось.

В это время из кабинета стали доноситься голоса. Мне не было нужды прислушиваться: они говорили все громче. «Ты, пошедший по самому легкому, самому банальному пути, берешь на себя смелость заявлять…» — высокий, какой-то мальчишеский голос незнакомца. «Напротив, я иду по пути самому трудному, неопробованному — ведь даже учитель…» — отвечает Путинцев. «Ты даже осмотр не проводишь, никого не выбираешь, берешь всех подряд!» — «Откуда ты знаешь — может, и провожу по-своему». — «Вспомни, каким ты пришел к нам, кем был. И сейчас делать заявления от нашего имени — нет, это феноменальная, просто космическая наглость!» — «Ну ты-то меньше всех имеешь право говорить от нашего имени — ты сам вычеркнул себя из списка!» «Ах вот как — „от нашего имени!“ Ты меня уже отделил!» — прокричал гость и затем добавил еще что-то, но уже тише, я не разобрала. Путинцев, в тон ему, тоже понизил голос, следующими фразами они обменивались вроде бы в спокойном тоне. Вдруг Максим опять закричал: «Ты не можешь мне запретить — ты, пигмей, возомнивший себя великаном!» «А вот посмотрим, кто из нас пигмей, а кто великан», — ответил гость.

Эти слова он произнес уже выйдя их кабинета. Он спустился вниз и направился было к двери, но внезапно остановился, словно вспомнив про меня. «Прощайте, милая госпожа, — сказал он. — К сожалению, не могу вас поблагодарить за гостеприимство, за теплый прием. В этом доме ко мне были очень неблагосклонны. Видимо, придется отплатить той же монетой. Видит Бог, я не хотел этого».