Темные предки светлой детки - [11]

Ученый поморщился.

– Я весьма расстроился, когда изучил сей «труд». Почти ни слова правды. Интернат в Юрасове не принимал буйных или совсем неадекватных людей, там жил контингент э… э… с небольшими сдвигами. Режим не самый строгий, пациентов мало. Заведение юридически относилось к Москве, но располагалось в области, в здании бывшей летней резиденции посла одной из европейских стран. Большевики ее отобрали. Первое время там работал санаторий для членов партии, которые пострадали в гражданской войне. Затем открыли детский кардиологический центр, где реабилитировали школьников с проблемами сердечно-сосудистой системы, в конце концов, превратили его в дом призрения лиц, которым необходима постоянная забота. Заведение почти деревенское, охраны особой нет. Ну да, есть забор, но в нем простая калитка со щеколдой. При желании оттуда легко можно было уйти.

– Вот те на! – удивилась я. – Хороши порядки. А если кто-то убежит?

– Душенька, туда попадали совершенно одинокие люди, – продолжал объяснять профессор, – они были не сумасшедшие, но жить самостоятельно не могли, часто по интеллекту были как дети. Ну, например, сорокалетний мужчина с синдромом Дауна. Его любила мать, холила, лелеяла. Сын писал картины, был талантливым художником. И куда его деть после смерти родительницы? Милый, добрый человек, но даже хлеба сам себе не купит. Или женщина лет тридцати пяти с ранней стадией деменции. Замечательная, улыбчивая, постоянно с одной и той же книгой сказок в руках. Прочтет про Красную Шапочку, спать ляжет. Утром встанет – забыла, что вчера читала, и заново сказке радуется. Тихая, родни у нее нет. Куда ей бежать? Зачем? В интернате семейная обстановка была. Никого из подопечных в Москву не тянуло. Да и забыла основная часть из них про столицу. Для человека с такими проблемами мир часто ограничивается местом его пребывания, смена обстановки – огромный стресс.

– Вы так рассказываете, словно хорошо приют в Юрасове знаете, – улыбнулась я.

– Правильно, душенька, – согласился Аристов, – я в тех краях детство провел. Маменька моя в интернате поварихой служила. Отца своего я никогда не видел. Матушка мне в мои лет восемь сообщила страшную тайну, что ее муж служил разведчиком и пал от рук врагов. Я ей поверил. Мне в интернате нравилось, меня там любили, вкусно кормили. Игорь туда тоже частенько наезжал.

– Может, вы Бузурукинскую помните? – насторожилась я.

– Нет, – разочаровал меня профессор, – начисто забыл тамошних обитателей. Вот местная библиотека перед глазами стоит, там имелось много книг, они замечательно пахли. Тома старинные, сейчас бы букинисты им обрадовались. Постояльцы изданиями не интересовались. В комнате часто сидели двое: я и баба Наташа. Я пребывал в восторге от полки с энциклопедиями, иллюстрированными справочниками. Птицы. Млекопитающие. Змеи. Все книги с прекрасными рисунками. А баба Наташа переносила на кальку выкройки. Она шила на дому. Смешно называть Наталью Ивановну бабушкой, в те годы она была совсем молодой девушкой. Но из-за близорукости Королева носила очки. В моей детской голове жила уверенность: если у человека на носу очки, то он дряхлый старик. Наталья в то время – студентка медвуза, потом работала в интернате врачом, стала заведующей. Когда я, прочитав глупую книгу Игоря, понял, что речь в ней идет о пациентах интерната, где прошло мое детство, то очень расстроился. Что за глупость он сочинил? Я поехал на свою малую родину, не зная, кто там парадом командует. Удивился безмерно, когда увидел «бабу Наташу», сразу ее узнал. Она выглядела моей одногодкой, но этого же не могло быть, поэтому я решил, что женщина – дочь Наташи.

Аристов рассмеялся.

– Я спросил у нее: «Ваша матушка как поживает?» И открылась правда. Разница в возрасте у нас с ней всего девять лет. Я раскабанел, поседел, а Наташа сохранила фигуру, с помощью всяких женских хитростей выглядела значительно моложе своих лет.

Профессор говорил медленно, четко выговаривая каждое слово, делал паузы. Так ведут себя лекторы. Но мне, бывшей преподавательнице французского языка в третьесортном московском институте, захотелось его поторопить. Честное слово, мне неинтересно, как молодо выглядит сейчас госпожа Королева. Если одна подопечная интерната умерла и воскресла в образе другого человека, то лучше сосредоточиться на ее истории.

Я не удержалась и перебила Аристова.

– И что она вам сказала про Бузурукинскую?

– Про нее ничего, – ответил Аристов, – мы беседовали о книге Игоря. Он там ерунды понаписал, целый криминальный роман наваял. Наталья не сдержалась, выпалила: «Бред просто». Минуточку.

Аристов встал с кресла, открыл секретер, добыл оттуда толстую записную книжку и пробормотал:

– Я все собирался написать рецензию на опус Игоря. Он планировал выпустить его в двух томах. В первом завязка истории, так сказать, замануха для читателей: в интернате лишали людей жизни. Вторую часть он не успел написать, скончался. Игорь обвинил руководство в убийстве пациентов. Я собрал материал для опровержения. Но не опубликовал его.

Глава девятая

Профессор надел очки.

– В пасквиле Игоря упомянуты Валентин Петрович Коркин, Анна Игоревна Абакумова, Григорий Юрьевич Лебедев, Ксения Федоровна Бузурукинская.