Темные кадры - [2]

Я работаю по три часа каждое утро и получаю за все про все пятьсот восемьдесят пять евро «грязными» (когда говорят о маленьких зарплатах, всегда добавляют «грязными», из-за взносов в фонд социального страхования). Домой возвращаюсь около девяти часов утра. Если Николь задерживается, то мы даже иногда пересекаемся. В таких случаях она бросает мне: «Я уже опаздываю» – и целует в нос, прежде чем захлопнуть за собой дверь.

Итак, в то утро Мехмет так и кипел. Вот-вот лопнет. Полагаю, его допекла жена. Быстрыми неровными шагами он мерил погрузочную платформу, где выстроились ящики и картонные коробки. И так крепко сжимал свою распечатку, что аж костяшки пальцев побелели. Чувствовалось, что на этом парне лежит огромная ответственность и личные проблемы только добавили напряжения. Я пришел минута в минуту, но едва он меня увидел, как забулькал и зафыркал. На его взгляд, явиться вовремя – это недостаточное свидетельство служебного рвения. Вот он, например, приходит на час раньше. Его завывания были не вполне членораздельны, но главное я уловил, а именно: с его точки зрения, я был последней задницей.

Хотя Мехмет и гонит волну, сама по себе работа не очень сложная. Разбираешь пакеты и выкладываешь их в картонные коробки, на поддонах. Обычно коды аптек крупно написаны на самих пакетах, но иногда, не знаю уж почему, номера отсутствуют. Ромен говорит, что принтер плохо отрегулирован. В таких случаях можно найти код в длинной череде букв, мелко напечатанных на этикетке. Кодом являются одиннадцатая, двенадцатая и тринадцатая буквы. Но тут я не могу обойтись без очков, а это целая канитель. Нужно достать их из кармана, нацепить, наклониться, отсчитать буквы… Недопустимая потеря времени. Видела бы меня Дирекция! А именно в то утро первый же пакет, за который я взялся, оказался без маркировки. Мехмет развопился. Я наклонился. И в этот момент он пнул меня в зад.

Было чуть больше пяти утра.

Меня зовут Ален Деламбр, мне пятьдесят семь лет.

Я безработный.

2

Поначалу я пошел работать в «Фармацевтические перевозки», просто чтобы чем-нибудь себя занять. По крайней мере, так я сказал Николь, но ни она, ни девочки на это вранье не купились. В моем возрасте не вскакивают в четыре часа утра за сорок пять процентов от минимальной зарплаты с единственной целью слегка поразмяться. Довольно запутанная история. Хотя нет, не особо. Вначале моя зарплата была не так уж нужна, а теперь дело другое.

Вот уже четыре года я сижу без работы. Четыре года будет в мае (24 мая, я отлично помню число).

А поскольку этой работы недостаточно, чтобы свести концы с концами, и порой эти концы категорически не желают сходиться, то я подрабатываю по мелочи. Несколько часов то здесь, то там – подношу ящики с фруктами, заворачиваю разные штуковины в пузырчатую пленку, раздаю рекламные проспекты, иногда делаю уборку по ночам в конторах. Ну и сезонные работы тоже. Последние два года изображаю Санта-Клауса в супермаркете «Всё для вас», который специализируется на подержанных бытовых приборах. Я не всегда рассказываю Николь, чем именно занимаюсь, потому что она расстраивается. Чтобы оправдать свои отлучки, я изобретаю разные предлоги. С ночными работами это не так просто, и мало-помалу я придумал целую компанию приятелей-безработных, с которыми вроде бы играю в Таро. Говорю Николь, что я так расслабляюсь.

Раньше я был директором по персоналу на предприятии с парой сотен служащих. Я занимался набором сотрудников и их подготовкой, контролировал зарплаты, представлял дирекцию в совете предприятия. Я работал в «Берко», фирме по производству оригинальных украшений. Семнадцать лет метал бисер. Это была любимая шутка, многие говорили: «Мы у Берко бисер мечем». Вообще у нас ходило множество шуток насчет бисера, жемчуга, фамильных драгоценностей и всего в таком роде. Корпоративный юмор, можно сказать. Шутки кончились в марте, когда нам объявили, что фирму «Берко» перекупили бельгийцы. Я мог бы побороться за место с директором по персоналу бельгийской группы, но, когда узнал, что ему всего тридцать восемь, начал мысленно собирать вещички. Я говорю «мысленно», потому что в глубине душе понимаю, что на самом деле был совершенно не готов проделать это в реальности. Однако пришлось: ожидание оказалось недолгим. Объявление о перепродаже прозвучало 4 марта. Первая волна увольнений прошла шесть недель спустя; я попал под вторую.

За четыре года, по мере того как таяли мои сбережения, менялось и состояние ума: неверие сменялось сомнением, затем чувством вины и, наконец, ощущением несправедливости. На сегодняшний день я в гневе. Не самое позитивное чувство – гнев. Когда я прихожу в «Перевозки», вижу кустистые брови Мехмета, длинную пошатывающуюся фигуру Шарля и думаю обо всем, через что мне пришлось пройти, чудовищный гнев зарождается во мне. Главное, не думать о тех годах, что меня ожидают, о том, что на нормальную пенсию я так и не заработал, о пособиях, которые все уменьшаются, об унынии, которое порой охватывает нас с Николь. Я не должен об этом думать, потому что, несмотря на мой ишиас, начинаю понимать террористов.