Темные алтари - [12]

Гейл молчала. За опущенными ресницами, в темном непокое ее глаз морские пехотинцы рассыпались по какой-то болотистой низине…

— В воде раны особенно сильно кровоточат. Это похоже на крохотные кучевые облака. Они рассеиваются как дым — сначала красные, потом розовые…

— Пройдет, Эд! Все проходит! — услышала она свой голос.

Тонкое тело Эда исчезало, терялось в белизне легкого кашемирового одеяла.

— Да нет, — сказал он, мотнув головой. — Не было со мной ничего такого. Иначе были бы шрамы и на другой ноге. Я ведь делал сальто в обе стороны — и влево, и вправо… А это все я придумал. Лежал тут с закрытыми глазами — и придумал… Тебе смешно?

— Нет!

Гейл села рядом с ним и взяла в ладони его руку, которую он так доверчиво ей протянул.

— Беда не в ноге, а в крови, Гейл! И в том, что я уже никогда не буду таким, как раньше!

— Будешь!

Он снова покачал головой.

— Никогда, Гейл!

На секунду она прижала его ладонь к своей щеке. Глаза ее были влажны.

Эд провел тонкими пальцами по ее подбородку, и эта ласка словно пронзила ее. Она физически ощутила, что навеки лишилась только ей одной принадлежавшего мира. Как холодно, как трезво, как бессмысленно и одиноко будущее, подумала она с болью.

Гейл вскочила, рассмеялась — смех был слишком громким и неестественным — и посмотрела вокруг невидящим взглядом.

— Все будет хорошо, будь уверен, мальчик!

Эд глядел на нее во все глаза. Лицо его все удалялось и удалялось, будто тонуло в сонном омуте.

— Когда все кончится, я буду с тобой, — сказала Гейл, направляясь к двери.

— Я не говорил тебе, Гейл! — остановил он ее. — Знаешь, когда меня усыпляют, я всегда думаю о тебе…

Гейл замерла, чувствуя, что вот-вот, через минуту — нет, через секунду! — ее обнимут руки Джонатана.

— Ты почаще смейся, Гейл! Тебе страшно идет! Всегда будь веселой…

Ее словно ударили. Боже, как они похожи друг на друга — те, кого мы любим. Как похожи они чем-то необъяснимым, ради чего мы готовы для них на все.

— Я и так веселая, Эд, — сказала она.

— Нет, не такая, какой могла бы быть. Здесь разве можно быть такой уж веселой? Ох, Гейл, — сказал он нежно, — какой ты можешь быть!.. Потому — а может, и не только потому — я о тебе думаю, когда мне надевают маску с веселящим газом. Ладно, иди.

Она продолжала стоять. Ей было трудно это сказать, но она чувствовала, что должна.

— Ты можешь мне быть братом, Эд! — сказала она тихо. — И я, наверно, люблю тебя, как брата. Мы с тобой похожи…

Она взглянула на него. Но он лежал с закрытыми глазами. Бледное, чистое лицо, тонкие руки вдоль тела, исчезающего, теряющегося в белизне легкого кашемирового одеяла.

3

Ярко светили плафоны перед операционными на мезонине. Просторные серые лифты скользили вниз как-то испуганно, а вверх поднимались бесшумно, неся сквозь этажи не проснувшихся от наркоза мужчин с бескровными лицами. Операционные были в новом крыле, построенном еще во время войны, — снаружи кирпичном, перерезанном сероватыми бетонными кольцами, точь-в-точь как здание бывшей городской клиники, только с более свежим цветом жженой глины. Главный вход, перед которым замер истребитель на стальном пьедестале, был посередине, в низкой застекленной пристройке, соединяющей старое здание с новым крылом. Позади просторного фойе находилось кафе (холодные и горячие завтраки, салаты, десерт) — целый ресторан, куда наряду с медицинским персоналом спускались и больные — обычно только для того, чтобы пропустить рюмку-другую. Сквозь стеклянные стены кафе были видны зеленые газоны с темными островами автомобильных стоянок, возникших на месте разрушенных старых домишек. Больница была почти в самом центре города, и люди, вынужденные продавать свои дома из-за падения цен на недвижимое имущество, переезжали за пределы городской черты. Местные и федеральные власти отпускали немалые средства, чтобы превратить больницу в солидное современное лечебное заведение, попасть, куда считалось теперь чуть ли не честью. Сначала здесь лечили самых разных больных, но постепенно больница превратилась в операционный центр. Среди врачей преобладали хирурги, а сестры, если хотели сохранить место, должны были пройти специальные курсы.

Во время перерыва Гейл зашла в кабинет для медсестер. Ее коллеги — возбужденно-болтливые или, наоборот, погруженные в себя, в зависимости от того, на кого как действует чрезмерная усталость, — пили горячий и крепкий кофе. После первого глотка, мгновенно согревшего все ее тело, Гейл почувствовала голод.

— Не кофе, а цианистый калий! — пошутила она, с удовольствием ощущая охватившую ее легкость и решительность.

Вспомнив, что с самого утра ничего не ела, она взглянула на стенные часы и, быстро допивая кофе, решила, что успеет забежать в кафе.

«Да, и надо узнать, как там Эд!» — подумала она.

Его увезли час с лишним назад, когда Гейл занималась другими больными, но он не выходил у нее из головы, и каждый раз, сталкиваясь с виноватым взглядом Марка, Гейл порывалась сейчас же, буквально через минуту, отправиться в мезонин.

Она стремительно прошла по коридору, но на повороте перед аптекой остановилась. Ей был виден строгий профиль Дороти Эстен и слышно было, что она говорила: «Ампулы с морфием чтобы были у вас под рукой, милая, наверняка потребуются инъекции!» Девушка из аптеки послушно кивала. Гейл прошла мимо них медленно, потом снова заторопилась. Она чувствовала себя легкой — такой же легкой, как ее халат, полы которого взлетали в такт ее быстрым нервным шагам.