Темнота в солнечный день - [131]

Нет, пронесло, шаги удалились и затихли.

– Ты как сюда попал, сумасшедший? – радостно воскликнула Марина. – Сегодня же неприемный день!

– Ну не лез же по водосточной трубе, – солидно ответил Митя. – Есть в запасе кое-какие почтарские штучки…

Хотелось зацеловать ее до беспамятства, но он прекрасно понимал, что время поджимает. Усадил Марину на постель, обнял и сел рядом, уже зорко прислушиваясь к коридорным шагам, которые, как в бардовской песне, могут стать злой угрозою. Ничего бы ему, конечно, не сделали – телеграмма при нем, а совать в нее нос посторонним не положено – но наверняка выставили бы с позором через главный вход, могли и догадаться, что к чему. Да еще на работу могли звякнуть, попадись кто-то особо вредный вроде той белобрысой шкидлы в регистратуре.

– Марин, времени у нас мало, – сказал он быстро. – Я тут тебе якобы принес телеграмму, в которую посторонним глаз запускать не положено, – но задерживаться нельзя… И так еле проскочил, эскулап попался путный. Значит, все в порядке?

– Сто процентов зрения! – торжествующе сказала Марина. – И это уже насовсем!

– А повязка зачем?

– Ее несколько раз в день снимают, шторы задергивают, чтобы глаза к свету привыкали понемногу. Послезавтра вечером совсем снимут, на ночь… только еще с неделю придется темные очки носить, особенно при ярком солнце.

– Ну, это пустяки, – сказал Митя, присмотрелся к ней. – Мариночка, такое впечатление, что тебе операции и не делали, самая обычная повязка, даже я, дуб в медицине, понимаю. Что за чудо?

– Не чудо, а везение, Мить. Я же гуманитарий, мало что поняла из того, что мне объясняли, только главное уловила. Это все было чисто нервное, мне называли термины, я, понятно, не запомнила. Примерно так. – Она наморщила лоб. – Зрительная информация исправно поступала по зрительным нервам в мозг, а вот в мозгу она почему-то отказывалась… проявляться? Фиксироваться? Что-то вроде этого. Ни в Аюкане, ни тем более в Миусске с этим разобраться не смогли, только нащупали какие-то там следочки. Ну вот, а потом приехал шантарский профессор и меня починил. Насовсем. Оказывается, медицине такая вещь давно известна, есть какое-то латинское название, сложное, заковыристое… Главное, он заверил, что зрение вернулось навсегда. Митька! Я опять буду видеть, и это насовсем!

Последовавшее затем молчание было вызвано чисто техническими причинами.

– Ну вот, а послепослезавтра меня выписывают в десять утра.

– Так, – сказал Митя. – Придется с кем-то сменами поменяться, мне тогда с утра… Ничего, договорюсь. Я тебя с цветами встречу.

– Акимыч собирался…

– А чихать мне на Акимыча с высокой колокольни! – сказал Митя. – Если что, и послать могу…

– Нет, Митя, не надо, я тебя прошу. Давай по-другому сделаем? – В ее голосе звучали знакомые лукавые нотки. – Приезжай ко мне после смены, ладно? Только сначала собаку как следует выгуляй, я тебя долго не отпущу… – Марина потеребила его за волосы. – Наконец увижу, какой ты человек, а не голос… Шампанского бы…

– Будет тебе шампанское, – сказал Митя… – И вкусности разные. Уж если по такому поводу не загулять… Значит, всё? Окончательно и навсегда?

– Окончательно и навсегда, – ликующе повторила Марина. – Митька, у меня столько планов… Столько планов…

– Интересно, мне там местечко найдется? – спросил Митя с напускной шутливостью – недавние тягостные раздумья притаились глубоко, но совсем не отпустили.

– «Местечко»? – прямо-таки возмутилась Марина. – Да тебе там главное место отведено, и не на один день! Сначала ты меня поведешь гулять по центральному проспекту. Потом посидим в каком-нибудь хорошем ресторане. Потом пойдем на танцплощадку и натанцуемся до одури. Потом пойдем в гости к твоему художнику, и я посмотрю свой портрет. И наконец… – она понизила голос до заговорщического шепота: – Я приезжаю к тебе в гости и остаюсь до утра… Такая вот программа-минимум. Потом еще много чего придумаем, правда?

– Правда, – сказал Митя, цепенея от нежности. – Столько всего можно придумать… А вот потом?

Марина поняла:

– Я тут о многом думала, не только о нас с тобой. О будущем, и вообще… Когда не видишь, остается одно – думать. Назад в Миусск как-то не хочется. Здесь есть свободное место учительницы литературы – после Анны Федоровны так никого еще и не нашли. Квартирку за мной сохранят, Константин Акимыч обещал. А потом… Ну, рано пока загадывать. Я узнавала, в Аюкане учителя всегда нужны. Правда, квартирка служебная…

– Ну, это дело поправимое, – сказал Митя. – Если что, всегда помни: есть двухкомнатная квартира в центре города, где тебя всегда приютят один почтарь и один овчар.

– А он меня не съест?

– И не подумает. Очень воспитанный овчар. А вот тогда уже будем все вместе думать, как жить дальше. С бухты-барахты тут не решишь.

– Не решишь, – согласилась Марина.

Митя не прекословил. Разговор об общем будущем казался ему слишком серьезным и важным, чтобы приступать к нему здесь. Да и побаивался он, говоря откровенно, этого разговора – именно из-за его серьезности и важности. Столько крючочков цепляли другие крючочки, столь сложные механизмы готовы были заработать, столько и нового, неожиданного, непредусмотренного могло ожидать впереди… И слишком многое в его жизни могло измениться самым решительным образом – причем он еще не обо всем знал, как оно изменится и куда приведет…