Темное солнце - [7]

В лесу, покинутом солнцем, стремительно темнело, но Мадленка знала, что не уйдет отсюда, пока не похоронит по-христиански всех погибших, ибо негоже было оставлять их тела на растерзание диким зверям. Потом она приведет сюда ксендза с людьми, чтобы они перенесли останки в другое место, но это будет потом.

Мадленка взяла меч у одного из убитых и стала ковырять им землю — та была жесткая и не поддавалась. Тогда Мадленке пришла в голову другая мысль. Она подумала о какой-нибудь небольшой ложбине, достаточно широкой, чтобы поместить туда восемнадцать тел и присыпать их землей, а сверху положить еще камней, и, прихватив с собой меч, отправилась на поиски. Нечто подобное нашлось уже где-то в полусотне шагов от поляны; это было русло высохшего ручья, и земля там была мягкая — не земля, а сплошной песок. Мадленка воспрянула духом и вернулась на поляну.

Тут в глаза ей бросились стрелы, торчащие из тела Михала, и она невольно призадумалась. Что, если в день Страшного суда, когда все мертвые воскреснут в своем человеческом обличье, он воспрянет с этими стрелами в груди, которые убили его? Что он тогда подумает о ней? И Мадленке живо представилось, как он корит ее за то, что она не вытащила треклятые стрелы, и, грустно качая головою, говорит: «Ах, мало же ты дорожила мною, сестра моя Магдалена!»

Мадленка опустилась на колени возле тела и взялась рукой за древко стрелы. Крепко ухватив его, она выдернула стрелу из раны; но оставалось еще много, гак много, и она боялась, что у нее не хватит сил извлечь все.

— Святой Иоанн, — прошептала Мадленка, просто чтобы что-то сказать.

— Святой Петр, — сказала она, когда была вынута вторая стрела.

— Святой Матфей… Святой Лука… — Тут она обнаружила, что начисто забыла имена всех остальных апостолов, и храбро продолжала: — Святая Екатерина… — В лицо ей из раны брызнула кровь, но она не остановилась. — Святая Анна… Богородица, храни нас.

Мадленка заплакала.

— Святая Варвара великомученица… Святая Елизавета… Апостол Андрей… — Оставалась последняя стрела. — Святой Себастьян, — закончила Мадленка решительно и вырвала стрелу из раны.

Ей казалось, она никогда больше не поднимется с места — так она была разбита. Но Мадленка по природе была упряма, и если она что-то задумывала, то непременно добивалась своего.

Следующие три или четыре часа Мадленка перетаскивала тела к высохшему ручью. То мечом, то руками, обломав все ногти и ободрав до крови пальцы, она немного углубила русло в выбранном месте и стала укладывать тела друг на друга, — но сначала сняла с Михала рубашку, покрытую еще не засохшей кровью, и отложила ее в сторону. На рубашку она положила веревку, которой он был привязан к дереву, и одну из тяжелых стрел с четырехгранными наконечниками, поразивших его.

Прежде чем уложить в могилу мать-настоятельницу, Мадленка долго искала в траве ее четки, и найдя их, вложила в руку умершей и не забыла поправить ей волосы, как умела. У одного из слуг Мадленка позаимствовала штаны, у другого — сапоги, у Збышека — шапку, а с Болеслава сняла куртку, на которой почти не было пятен крови. Все это Мадленка делала потому, что у нее сложился некий план, которому она намерена была следовать.

Поскольку женщине разгуливать в одиночестве по лесам, кишащим разбойниками, было отнюдь небезопасно, а ее собственное платье, разодранное и окровавленное, пришло к тому же в полнейшую негодность, Мадленка решила переодеться мальчиком, вернуться домой и потребовать справедливого возмездия для тех, кто убил настоятельницу и так жестоко казнил ее родного брата.

При свете луны Мадленка засыпала тела песком, а сверху набросала камней и навалила сломанных веток. Чего-то, однако, не хватало, и Мадленку осенило: она подобрала две толстые ветки, перевязала их лоскутком от своего платья так, что образовался крест, и водрузила его над могилой.

Совы, сидя на ветках, тревожно ухали, глядя на дивное зрелище — холм, выросший посреди песчаного русла. Мадленка, стоя с непокрытой головой, подумала, что надо бы прочитать молитву, только она не знала, какую. После небольшой заминки она стала читать «Отче наш»:

— Отче наш, иже еси на небеси… С каждым словом на нее нисходили мир и отдох-новсние; но когда она дошла до фразы «и отпусти нам долги наши, яко же и мы отпускаем должникам нашим», голос ее упал до шепота, она запнулась и умол-кла. Спазм горя стиснул горло тугой петлей, и волна гнева обожгла ей лицо.

Должники! Это враги, это те, кто напал на них посреди леса, должники — это те, кто безвинно убил на-стоятельницу и расстрелял стрелами потехи ради ее брата. И таких врагов надо прощать? Никогда! И, запрокинув голову, Мадленка дико закричала, глядя в потемневшее небо:

— Нет! Пусть бог простит их, если сможет, но я… я не смогу! Пусть они умрут, и тогда я прощу их! Пусть они все падут от моей руки! Пусть я буду вечно проклята, если забуду то, что они сделали! Никогда! Никогда! Никогда!

Она умолкла и, вызывающе выставив острый подбородок, постояла, ожидая, что за такие слова всевышний неминуемо поразит ее молнией; однако ничего такого не случилось. Только по листьям деревьев тихо зашелестели первые капли дождя, да где-то очень далеко прожурчал гром.