Я не знаю.
Я знаю одно: что мой старший уже третий день кашляет кровью, и жар сжигает его. Искалечить — этого ему оказалось мало.
Скоро у меня останется лишь один сын, затем — ни одного.
Должно быть, оно всё-таки благодарно мне. За заботу. За попытки любить. За то, что я пыталась остановить моего лорда и Экзекутора. Ведь я всё ещё жива. И сейчас сижу у постели моего старшего, меняя холодные тряпки на его лбу, заставляя его пить и есть — даже это даётся ему с трудом.
А под моей юбкой, привязанный к ноге, спрятан кинжал, и металл ножен холодит кожу.
Я не расстаюсь с ним с тех пор, как умер мой лорд. И по ночам, лёжа в пустой постели, я сжимаю его в руке и думаю, что осталось лишь одно, что я могла бы сделать в память о моём маленьком третьем: пойти сейчас в его спальню, в последний раз посмотреть в глаза цвета голубого льда — и заставить их закрыться навсегда.
До сегодняшнего дня мне не хватало на это сил.
Но сейчас, глядя на смерть, подступившую к постели моего ребёнка, я думаю, что хватит.
Возможно, последним, что я увижу, будут его глаза.
Возможно, я долго буду кричать в агонии, захлёбываясь собственной кровью, прежде чем сердце моё перестанет биться. Потому что тёмные ведуны умеют убивать не только проклятиями.
Но я попытаюсь. Ради моего лорда. Ради моих детей. Ради моего маленького третьего.
Быть может, когда кинжал пронзит его тёмное сердце, голубой лёд уйдёт из его глаз.
Быть может, последний взгляд, который он бросит на меня, будет принадлежать моему сыну, а не тому, чем он стал.
Быть может.
А сейчас я иду в его комнату. И, если вы меня слышите — помолитесь за меня.
Обоим богам.
Большего мне не нужно.
