Тёмное сердце - [2]

Женщине не дозволено присутствовать на испытании, и я ждала в молитвенном зале с простыми людьми, которые заглянули зажечь свечи: за успех в денежных делах, за то, чтобы виновный в их бедах был покаран, за то, чтобы мужу или сыну дали сил не щадить врагов в сражении на чужбине. Сумеречного просят лишь об этом; здоровье, жизнь, любовь — удел Пресветлого.

Когда мой лорд вернулся, лицо его было мрачнее, чем небо в зимнюю бурю. Сердце моё сжалось, когда я увидела мокрые щёки сына, которого мой лорд вёл за руку; ещё больнее сжалось оно, когда муж отдёрнул руку, точно от змеёныша, и толкнул малыша ко мне.

— У мальчишки белое сердце, — бросил он, и слова его звучали приговором.

Я не выполнила своего предназначения. Я родила мужу не воина, но целителя — одного из тех, кого он презирал до глубины души. И я уже не могла подарить ему другого.

В замок мы возвращались в молчании. Сын притих, прижавшись ко мне, наблюдая за отцом; мой лорд хмурился, глядя в окно кибитки из умащенного маслом дерева, которую тянули четверо тяжеловозов.

Я хотела узнать, о чём он думает — и боялась это узнать. Я была более непригодна к деторождению, и мой лорд имел право просить о разводе. Король не отказал бы племяннику, а я бы отправилась в монастырь до конца своих дней. Я никогда больше не увидела бы детей: мой лорд подыскал бы им другую мать, а себе — другую жену, со здоровым чревом и широкими бёдрами. Она родила бы ему других детей, много других детей, и среди них наверняка оказался бы тот, кого одарил своей милостью не Пресветлый, а Сумеречный: такие встречались чаще.

Я верила, что мой лорд поступит так — ведь предназначение важнее любви.

Когда мы вернулись в замок, муж без единого слова покинул нас с сыном; позже я узнала, что он заперся в своём кабинете и никого не желает видеть. Сыновья встретили нас с младшим в малой зале, наперебой расспрашивая, как там, в столице — а я молча обнимала их, едва сдерживая слёзы, думая о том, что скоро мне придётся их покинуть.

Но мой лорд слишком любил меня.

И это тоже стало моей бедой.

Ночью мой лорд вернулся в спальню — как раз когда я неистово молилась, чтобы боги смилостивились надо мной. Я запнулась, но он молча встал на колени рядом со мной и знаком велел мне продолжить.

Когда я закончила, он всё так же молча подхватил меня на руки и бросил на кровать, и любил меня так же нежно и страстно, как той ночью в замке моего отца, одиннадцать лет назад. И это сказало мне больше любых слов.

Уже начало светать, когда силы его всё же иссякли; тогда он обнял меня, положив голову мне на грудь, а я стала перебирать его волосы, рыжие, как огонь, с редкими седыми прядями — белыми, как снег за моим окном.

Мой лорд долго молчал.

А потом заговорил:

— Мои братья по Ордену говорят, что я должен взять себе другую жену. Ту, что сможет родить мне преемника. Как делали мои предки, когда жёны не могли родить им ведуна.

Я не ответила.

— А другие говорят, что такова воля богов, — продолжил мой лорд. — Что довольно наш род стоял во главе Ордена, и теперь мне должно назначить преемником кого-то из братьев.

Я вновь не ответила — лишь продолжила перебирать его рыжие кудри.

— Я не хочу расставаться с тобой, любовь моя, — молвил мой лорд. — И я не хочу, чтобы преемник иной крови загубил дело моих предков. Так я и сказал им. И тогда Экзекутор предложил использовать Железную Деву.

Я вздрогнула и опустила руку — а мой лорд продолжал говорить.

Я знала о железной деве, усеянной изнутри острыми шипами — об орудии пыток. Но прадед моего лорда сотворил особую Железную Деву — из дерева, металла и ведовства. В этой Деве не было шипов: прадед моего лорда хотел, чтобы она стала наказанием для тех, кто нарушил законы Ордена. Он хотел, чтобы она лишала отступника милости богов, превращая из ведуна в обычного смертного.

Но этого у него не вышло.

Дева не лишала милости богов — она меняла дар с одного на другой. Тёмное сердце становилось белым, белое — тёмным.

Деву признали бесполезной. Никто в здравом уме не хотел менять дар, а отступников проще было казнить: один из тех двоих, кого во время испытаний заперли в Деве, лишился ума, а неуправляемый ведун мог натворить тех ещё дел.

Деву не уничтожили, но оставили в подвалах храма и забыли там на много, много зим.

И вот теперь Экзекутор предложил ей воспользоваться.

Я пробовала возразить. Боги видят, пробовала.

«А если он обезумеет?» — спрашивала я.

— Боги охранят его, — отвечал мой лорд.

«Разве ты можешь так мучить нашего сына?» — спрашивала я.

— Он забудет то, что было с ним в Деве, — отвечал мой лорд.

«Неужели нет иного выхода?» — спрашивала я…

— Нет. Иного выхода нет, — отвечал мой лорд.

И эти слова его вновь прозвучали приговором.

Когда я забылась тревожным сном, мне приснился мой сын: он плакал и выкрикивал моё имя, пока Экзекутор закрывал его в Деве — а даже когда его заперли, изнутри барабанил кулачками по крышке, а вокруг стояли бесстрастные люди в плащах цвета сумерек, и мой сын кричал, кричал, кричал; и доселе спрятанные шипы выдвинулись, пронзая его тело, омываясь кровью, заставляя захлёбываться булькающим криком…

Я проснулась в холодной, мокрой, липкой от пота сорочке. Моего лорда не было рядом, и я кинулась искать его.