Темное озеро - [8]

Наши взгляды на мгновение встретились, но я сразу отвернулась и направилась к свободной парте, предпочтя сесть подальше от моего обычного места в первых рядах.

Когда я села и опять глянула в его сторону, он улыбнулся.

Я так нервничала, что чувствовала себя совершенно не в своей тарелке.

— Поэзия — это обнажение общих секретов наших душ, — начал Уокер. — В связи с этим я хочу, чтобы вы достали по листу бумаги и записали то, что действительно пугает вас.

— Это будет оцениваться? — спросил Филип Мартин.

— Нет, если только вы по глупости не подпишете свое имя.

— Мистер Уокер?.. — вопросительно произнесла Кейт Хилл.

— Мистер Уокер — мой отец. Зовите меня Даллас.

— Д-даллас, — запинаясь спросила Кейт, — что, если человека дико пугает много разного?

— Давайте начнем с одного личного страха. Слабо́?

Услышав вопрос, Джорджина, которая прямо сейчас сидит на кровати напротив меня и тоже пишет дневник, пожевывая прядь волос, и несколько других девушек захихикали.

У Далласа Уокера определенно имелось преимущество перед остальными учителями, но я не собиралась заискивать перед ним или его якобы поэтическим «обаянием». Воспользовавшись гарантией анонимности, написала именно то, что он предложил нам.

Все мы довольно быстро записали по одному из наших сокровенных страхов, передали по рядам листы с заданием на учительский стол и молча сидели, наблюдая, как он просматривает наши пятнадцать ответов и складывает их в стопку на край стола — правда, один из них оставил перед собой.

Опять улыбнулся. На сей раз более широко.

— Поэзия должна пугать вас, — прохрипел он и взглянул, могу поклясться, прямо на меня. — Она чертовски пугает и меня самого.

4 сентября 1996 года, среда

Мне хотелось, чтобы Даллас (почему, интересно, так трудно даже мысленно называть учителя просто по имени?) задал нам трех-пятистраничную работу на тему аналитического сравнения поэзии Уильяма Карлоса Уильямса[5] и Уильяма Батлера Йейтса[6] или что-нибудь не менее занудное. Но вместо этого он отпустил нас из класса на целый урок раньше с «простым» заданием:

— Я хочу, чтобы вы написали стихотворение об упомянутом вами страхе, не называя его, однако, и опять же, не подписывая свои сочинения.

— А как же вы сможете оценить их, если мы не укажем наши имена? — спросил Филип. Кто бы сомневался.

— Если вы сдадите хоть что-то, то получите, безусловно, удовлетворительные оценки.

Учитывая то, что я читала о нем, мне не хватило смелости спросить, что именно он подразумевает под удовлетворительными оценками.

— А можно использовать синонимы? — спросила Джорджина.

— Не знаю, — ответил Даллас, — а вы как считаете?

Она хихикнула, на сей раз кокетливо.

Джорджина не понимает, какая она симпатичная, несмотря на то что я постоянно говорила ей об этом. И, по-моему, все из-за ненавистной ей рыжей шевелюры. К счастью, она не только умело флиртовала, но и знала все обо всех.

Однажды, в разгар одного неудачного дня, после трех лет нашего соседства по комнате, за которые мы стали лучшими подругами, нас пытались расселить по разным комнатам. Но она так мастерски строила глазки мрачному мистеру Лэндри, что в итоге он согласился переселить Лолу Макджордж из моей комнаты в ту комнату, куда предполагалось поселить Джорджину: с Джулис Нортон. Я не видела в этом ничего плохого, поскольку они обе были неврастеничками. Однако я отвлеклась…

— А насколько длинное надо написать стихотворение? — спросила Мэг Арчер.

— Уж это на ваше усмотрение, — ответил Даллас. — Только избегайте употребления таких слов, как «страх», «ужас», «пугающий» и любых их сочетаний.

Пустяковое задание, верно?

Нет нужды говорить, что к тому времени я уже закончила курсы латыни, физики и общей истории. Теперь мне предстояло лишь придумать нечто не слишком пугающее для стихотворения, не упоминая, естественно, слово «поэзия».

Занятие прошло как в тумане, поскольку Даллас пространно рассуждал об «укоренившихся тенденциях буквального общения» и о том, что поэзия требует иного подхода.

— …вы должны научиться подавлять стремление к буквальной определенности и позволить стихотворным образам и строкам свободно крутиться в вашей голове. Иначе вы погубите себя, лишив важной возможности понимания поэтического восприятия смысла человеческого бытия…

Джулис Нортон, вечно записывавшая каждое слово учителей, как раз закончила строчить: «Поэзия равносильна высшей правде, выраженной без буквальной прямолинейности», — когда Даллас попросил сдать домашние задания. Он перемешал наши работы, потом наугад раздал их обратно и предложил по очереди зачитать то, что попало на наши парты.

Начали с Томми Харкинса. Он прочитал:

Из праха в прах, как говорится,

Но никогда такого не случится

Со мной.

— О, но таков предрешенный конец, — заметил Даллас в ответ автору. — Ведь всем нам когда-то суждено умереть, поэтому, возможно, стоит подумать о том, чтобы заменить клише глухим стоном. Во имя ваших наследников.

Далее читала Джорджина:

Затрепетала бабочка в душе,

Пустеет радость в жизни чаше.

В той пустоте начало наше…

— Кто понял, о чем здесь говорится? — спросил Даллас.

— Об американских горках, — одновременно откликнулись три голоса.