Темное эхо - [97]

11

«Саутпорт, 10 мая 1927 г.

Мне все-таки предстоит с ним встретиться. Риммеры устраивают вечеринку в саду. Приглашение я получила сто лет назад, а сегодня обнаружила, что человек, которого все называют несносным американцем, также числится в списке гостей. Томми Риммер очень извинялся, когда позвонил сегодняшним утром, но сказал, что не думает, что он придет. В конце концов, за ним водится репутация непредсказуемого человека. Наверное, он специально культивирует такой свой образ, чтобы казаться интересным, а не просто неотесанным. Впрочем, я лично полагаю, что он заявится. Встреча с ним казалась неизбежной уже с той минуты, когда его разбитая гоночная шхуна приплелась в ливерпульскую гавань. Про меня он не знает. Странное и жутковатое совпадение, что его лодку поставили на ремонт в верфи моего отца. Отцу же, как мне представляется, даже не пришло в голову упомянуть о нем, а я, в свою очередь, не собиралась ничего рассказывать отцу.

К Риммерам придется пойти. Отказаться сейчас было бы слишком неприлично. И я не желаю, чтобы какой-то мужчина диктовал мне, что, как и когда делать. А конкретно этому типу я не позволю, чтобы он вынуждал меня действовать из чувства страха. Боюсь ли я его? Пожалуй. Даже через восемь лет накопления жизненного опыта и зрелости, после всех событий, воспитавших во мне упорство, я до сих пор боюсь Гарри Сполдинга. Но было бы абсурдом из-за него пропустить вечеринку у Риммеров.

Может статься, он меня и не узнает. Я не стану напоминать, если моя внешность и имя уже выскользнули из его памяти. Я всегда смотрела в лицо своим страхам, однако на сей раз положение иное. Если он меня позабыл, я буду вести себя прагматично. Как утверждает поговорка, „главное достоинство храбрости — благоразумие“, и мне придется хотя бы раз согласиться с этим мнением, пусть даже в обычной ситуации я сочла бы достойной презрения подобное малодушие.

А что, если он меня не забыл? В чем будет заключаться смысл нашей сегодняшней встречи? Я уже говорила, что от нее веет роковой неотвратимостью. Ну конечно же, он меня вспомнит. Я лишь надеюсь, что он достаточно повзрослел, чтобы испытывать стыд и раскаяние, которые некогда были ему чужды.

Гарри Сполдинг пытался меня изнасиловать. Выбил дверь моего гостиничного номера в „Шелбурне“ и захотел взять меня силой. Я сопротивлялась, но он, несмотря на худощавое телосложение обладал чудовищной силой, просто невероятной. Возможно, это была сила сумасшедшего. Я переодевалась к ужину, когда он ввалился. Сорвал с меня платье, швырнул на постель и заломил руки. Я укусила его так, что брызнула кровь, но это, кажется, его только подстегнуло. Наверное, я кричала. В комнату прибежал Боланд с пистолетом в руке. Он ткнул дуло под нижнюю челюсть Сполдинга и очень спокойным тоном заявил, что вышибет ему мозги, если тот меня немедленно не отпустит. Клянусь, ухмылка ни на секунду не сошла с лица Сполдинга. Даже не ухмылка, а оскал мертвеца, гротескно перекосивший его черты. Он сполз с кровати, однако Боланд по-прежнему держал его на мушке. Сполдинг выглядел опасным человеком. И, как я уже говорила, напоминал умалишенного.

Вошел Мик Коллинз. Наверное, до него донеслась суматоха. Он сбросил плащ, прикрыл им меня и спросил, как я себя чувствую. Потом он сказал Боланду отвести меня в его комнату, а затем заказать на мое имя другой номер. „Здесь вам находиться нельзя“, — сказал он. Когда Боланд прикрыл дверь, я услышала звук пощечины. Мик Коллинз был тогда на пике физической формы, и каждая унция его репутации боксера была честно заработана. Я думала, он сделает из Сполдинга отбивную. Надеялась на это. Увы… Вскоре после того как Боланд отвел меня в номер Коллинза, появился и сам Мик. Он прошел в ванную, до отказа отвернул кран с горячей водой и этим кипятком принялся отмывать руки. Когда он вошел в комнату, кулаки его были разбиты, а костяшки пальцев отчетливо вздулись. Под глазом темнел синяк.

Позднее, покидая гостиницу под присмотром двух людей Мика, я мельком заметила Сполдинга. У него был разбит рот, лицо распухло и было усеяно кровоподтеками, однако следы побоев исчезали чуть ли не на глазах. Под запекшейся раной на верхней губе играла полуулыбка.

— Наверное, проще самого Люцифера отдубасить, — заметил Мик, наливая себе бренди из бутылки, которую принес Боланд. — Пожалуй, его надо было просто пристрелить.

— Не позволю, чтобы вы в кого-то стреляли из-за меня, — запротестовала я.

— Да и все прочие американцы такой вой поднимут… — сказал Боланд.

— Все прочие американцы вполне достойные люди, — ответил Мик.

— Нет, не позволю, чтобы вы в кого-то стреляли, — повторила я.

— Что ж, придется нам этого мерзавца посадить на первый же пароход из Дублина. Боланд позвонит и все организует. — Мик отставил бокал и подошел ко мне.

На мои плечи по-прежнему был накинут его плащ, и от воротника исходил запах, который помогал успокоиться и перестать дрожать. Он улыбнулся и погладил меня по щеке. Прикосновение оказалось бесконечно ласковым, несмотря на то что рука его была повреждена.

И на этом все кончилось. Я больше не думала про Гарри Сполдинга, вернее, вплоть до того момента, когда его лодка притащилась на отцовскую верфь, а в газетах появились заметки про шторм».