Темное дело - [20]

И совершенно не хотелось есть. И голова не болела. И Рябинина куда-то исчезла. Сказка!

Я побрился, оделся в лучшее, что у меня было, облился одеколоном и отправился в зал развлечений. А что, в самом деле? Пора и развлечься.

С самого начала, с той самой минуты, когда я вошел в «Нирвану», меня не покидало ощущение, что должно произойти нечто необычное. Причем не обязательно это будет хорошее. Наоборот, мне казалось, что в воздухе разлилось какое-то напряжение, и ничем хорошим это не кончится.

Зал развлечений был полон. Наверное, в каютах из пассажиров не осталось никого — все здесь. Те, с кем я успел уже познакомиться, здоровались со мной, как со старым знакомым, за исключением разве что Стеллы, но и та одарила меня слабым подобием улыбки.

Половина тех, кого на этой лодке я видел впервые, была знакома мне из других, так сказать, источников. Пресса, телевизор, пресс-конференции, известные люди, короче. Неплохая компания, подумал я. Подбор клиентов, очевидно, был тщательно продуман.

Что ты комплексуешь, Лапшин? Подумаешь, знаменитости! А ты сам — разве не знаменитость? Разве тебя пригласили сюда за красивые глаза? Твои статьи ждут, их боятся, самого тебя опасаются, ты наработал себе приличный авторитет, который теперь работает на тебя. Как там говорится? Сначала ты работаешь на авторитет, а потом авторитет работает на тебя. Все правильно.

С бокалом шампанского в руке ко мне подошел сияющий Максим Туровский.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросил он меня.

Ну точно, светский прием, не иначе.

— Нет, благодарю, — отказался я. — Завязал на время круиза.

Это было правдой, я просто забыл вам сказать об этом.

— Что так? — прищурившись, посмотрел он на меня.

Интересно, почему, если в этой стране ты отказываешься от спиртного, на тебя смотрят, как на ущербного?

— Морская болезнь, знаете ли, — объяснил я ему. — Не переношу качки.

— Здесь нет качки, Григорий Иванович, — засмеялся Туровский.

— А вдруг?

Крыть ему было нечем и, мило улыбнувшись, он отошел и растворился в толпе отдыхающих.

Я с облегчением осмотрелся вокруг себя и, к своему удовольствию, заметил, что ко мне приближались Вероника и Вячеслав Сергеевич.

— Добрый вечер, Григорий Иванович, — издалека еще начала Вероника. — Мы думали, что вы заболели. Почему вас не было на ужине?

— Я действительно болел, — ответил я, — но теперь все в порядке.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Что ж, это радует, — сказала актриса. — Вы хотите сыграть?

— Боюсь, что я не умею, — развел я руками.

— Вы новичок? — оживилась Вероника. — Тогда вам обязательно нужно сыграть. Новичкам везет, если вы слышали об этом.

Я улыбнулся.

— Подозреваю, что им везет, даже если бы я об этом и не слышал, — сказал я. — Но только не мне. Мне никогда не везет в азартные игры. Я не Аркадий Арканов.

— И слава Богу, — включился в разговор Вячеслав Сергеевич. — Случай с Аркашей и его машиной — это уже легенда, ставшая мифом.

— Вы знакомы с Аркановым?

— Мы соседи.

Я хотел развить эту тему, мне нравится Арканов, люблю некоторые его вещи, но как раз в этот момент меня сзади похлопали по плечу.

Я обернулся и увидел Рябинину.

— О! — сказал я. — Познакомьтесь, пожалуйста. Юлия Ряб…

— Мы уже познакомились, — перебила она меня. — На ужине, пока ты спал.

— Да, — улыбалась Вероника. — Ваша невеста сказала нам, что вы заболели, и поскольку больше ничего она нам не поведала, мы решили, что вы заболели серьезно.

Моя невеста?! Да, она время зря не теряет.

— Расспрашивать о вас подробно мы сочли неудобным, — добавил Вячеслав Сергеевич.

— Понятно, — сказал я, не имея представления, что еще можно сказать в такой ситуации.

— Григорий, можно тебя на минуту? — спросила меня Рябинина, отводя в сторону и даже не задумываясь над тем, что выглядит это по меньшей мере бестактно.

Увлекаемый ее твердой рукой, я беспомощно улыбнулся Веронике, как бы извиняясь, на что она сделала просто понимающее лицо.

Оттащив меня метров на пять, Рябинина нашла более-менее тихий уголок и с ходу спросила:

— Ты знаешь, почему умер этот толстый бизнесмен? Ну, сегодня утром?

— Это все знают, — удивленно глядя на нее, ответил я. — От сердечного приступа.

— Да, так все думают, — кивнула Рябинина. — Но что-то здесь не так.

— В каком смысле?

У меня не было ни малейшей тени сомнения, что Юлия говорила все это серьезно. Более того, раз она говорит так, значит, именно так дело и обстоит. Я мог быть какого угодно мнения о ней как о женщине, но в профессиональных ее качествах я не сомневался никогда. Скорее, я засомневаюсь в собственных профессиональных качествах.

Итак, я ей тут же простил «невесту».

— У тебя есть основания сомневаться в диагнозе? — смотрел я на нее.

— Ничего не знаю про диагноз, — мотнула она головой. — Просто я случайно оказалась свидетельницей одного разговора. Очень интересного разговора, надо признаться.

Юлия собралась на ужин и довольно долго путалась в этих указателях на стенах. В это я сразу поверил. Ей трудно понять то, что понять легко. Зато то, что понять трудно, она с лету понимает. Но я отвлекся.

Итак, она плутала по лабиринтам коридоров, спросить дорогу было не у кого, она уже совсем отчаялась найти кают-компанию и перед одним из поворотов остановилась, чтобы прийти в себя и унять нараставшую в ней злость на себя, на меня и на этот чертов ужин. Вдруг где-то рядом послышались чьи-то легкие шаги, она уже было обрадовалась, приготовилась спросить, как пройти на ужин, но первая же фраза, услышанная ею, заставила ее насторожиться и профессионально замереть: