Темная сторона света - [31]

— Ты не мог бы уехать с Косы? — спросила Анни. — Может быть, ты вернешься на материк? Прошу тебя, Пол, умоляю.

Отчаяние в ее голосе заставило его съежиться, как от удара. Он вернулся к ней, опустился на ковер, положил руки на ее голые коленки. Пол вдруг почувствовал, как холодно в мастерской. Анни не стала возражать, когда он вытащил из кучи одежды свитер и натянул на нее. Он высвободил длинные волосы из-под воротника и поцеловал ее в лоб.

— Я бы сделал для тебя все, что угодно, Анни, но уехать отсюда не могу. Здесь и мой дом тоже.

Когда в тот вечер Пол вернулся домой, Оливия уже спала. Он заранее предупредил ее, что задержится, и попросил не ждать его. Пол принял душ внизу, чтобы не будить жену, и только тогда обнаружил осколки стекла, впившиеся в его колено, в ладони, в плечи.

Пол поднялся наверх в ванную комнату и нашел в аптечке Оливии пинцет. Присев на край ванны, он принялся вытаскивать стеклянные занозы. Из ладони осколок вышел легко. Из колена он вытащил стекляшку с большим трудом. Из ранки начинала сочиться кровь, стоило ему согнуть ногу. Придется наклеить пластырь, иначе утром простыня будет в крови.

Из плеча стекло оказалось вытащить труднее всего. Его никак не удавалось подцепить пинцетом. Покончив с этим, Пол лег в постель и подумал о том, впились ли осколки в кожу Анни. Он надеялся, что нет. Ему невыносимо было думать о том, что ей больно, или вспоминать, как она плакала.

А что, если Алек еще не спал, когда Анни вернулась домой? Вдруг он станет спрашивать, почему она задержалась, или застанет ее за тем, как она вытаскивает осколки? Что ему скажет Анни? Какие она найдет слова, чтобы объяснить свое отчаяние?

12

Молодой человек нервничал, как и следовало ожидать. Мэри видела это по его неуверенной улыбке, по тому, как он избегал смотреть ей в лицо. Он носил очки в металлической оправе, стекла казались очень тонкими, словно в них не было диоптрий. Как будто он надел их специально, чтобы казаться умнее, чем он был на самом деле. Он нервно постукивал ручкой по папке, пустившись в долгие объяснения.

Она не сразу его узнала. Люди со временем меняются. И потом он невнятно пробормотал свое имя, когда представлялся ей. Поумаселл, вот что у него получилось. Но теперь Мэри его узнала. И сразу все поняла.

— Вот почему мы хотим издать брошюру и включить в нее истории из прошлого, когда вы еще жили в доме при маяке. Расскажите мне, как смотритель проводил день, что случалось необычного в те времена. Вы понимаете? — Он впервые посмотрел Мэри в глаза. — Это имеет для вас какой-то смысл?

— Да, мистер Маселли, — ответила она, определенно удивив его.

— Гм. — На его губах появилась улыбка. — Полагаю, вы меня помните, — сказал он. — Это было так давно, что я подумал…

— Я не забываю людей.

— Что ж… — Пол принялся возиться с замками кейса. — Вы не будете возражать, если я запишу наш разговор на магнитофон? — Он достал блокнот и маленький черный диктофон. Этот человек явно не хотел говорить о прошлом, и Мэри это устраивало.

— Вовсе нет, вовсе нет, — ответила она. У нее появилась дурацкая привычка повторять слова. Это никого не раздражало, кроме самой Мэри.

Пол поставил диктофон на широкий подлокотник качалки, в которой сидела Мэри. Его пальцы дрожали, когда он включал его.

— Начинайте с того, что придет на память, — предложил он.

Мэри положила руки на колени, обтянутые хлопчатобумажным платьем, скрестила ноги, обутые в тапочки на резиновой подошве. Она посмотрела на гавань, где в лучах солнца сверкали лодки. Как бы понравилось Кейлебу это приглашение рассказать о Киссриверском маяке все, что захочется. Он бы знал, с чего начать историю. Сама Мэри последнее время немного путалась в последовательности событий, иногда мешала правду с легендами. Впрочем, это не имело значения. Никто все равно не узнает.

Она откинулась на спинку качалки и ненадолго прикрыла глаза, прислушиваясь к негромкому жужжанию микрофона, впитывавшего ее молчание. Потом Мэри открыла глаза и начала говорить:

— Огонь на Киссриверском маяке впервые зажегся в тот день, когда родился отец моего мужа Кейлеба. Дедушка Кейлеба стал первым смотрителем, и они с женой поселились в доме всего за несколько дней до рождения моего свекра. Повитуха отмеряла время между схватками вращениями фонаря. Это случилось 30 сентября 1874 года. Через двадцать семь лет, в 1901 году, родился Кейлеб, почти в то же самое время суток. И принимала его все та же повитуха, которая к тому времени совсем состарилась.

Мэри немного помолчала. Она снова посмотрела на гавань и неожиданно ощутила ограниченность вида, как это случилось в тот день, когда она только переехала в дом престарелых. Ей не хватало обзора с башни маяка и бесконечности океана, гнавшего к берегу волны.

— Кейлеб всегда говорил, что это врожденное, — Мэри кивнула в такт своим словам. — Все врожденное.

— Так и было? — спросил Пол.

Мэри посмотрела на него. Его зрачки казались крохотными на фоне глаз цвета дорожной пыли.

— Когда рождаешься под огнем маяка, то вместе с тобой рождается потребность защищать людей от моря и штормов, от их собственных ошибок в навигации. При первом же вдохе легкие наполняются морским воздухом, глаза сразу видят яркий свет маяка. И сразу понимаешь, что ты должен делать в этой жизни, никому не нужно говорить тебе об этом. — Мэри откашлялась. — И то же самое происходит, когда выходишь замуж за смотрителя. Как только я впервые оказалась у маяка, я сразу поняла, что буду помогать Кейлебу.