Темная сторона Солнца - [7]

Мать плыла в нескольких сантиметрах от земли, едва касаясь асфальта подошвами босоножек с тонкими кремовыми перепонками. Легкая, как пушинка, готовая улететь вслед за ветром. Лусине задержала дыхание, боясь спугнуть ту, которая частенько посещала ее бабушку, но впервые за тридцать два года пришла к ней.

– Какая же ты красивая… – восхищенно прошептала Лусине, когда мать приблизилась к ней вплотную и провела рукой по щеке дочери. – Господи, ты еще красивее, чем на фотографии.

От руки матери исходила приятная прохлада, которую дарит дышащей зноем Араратской долине налетевший с гор зепюр.[4]

– Ты так выросла, – улыбнулась мать, взяла дочь под руку и повела ее в глубь аллеи.

Лусине покорно шла за ней, чувствуя, как с каждым шагом исчезает боль, которую она испытывала последние несколько месяцев, уступая место новому, неведомому доселе ощущению покоя и радости. В какой-то момент она почувствовала, что ее походка тоже стала легкой и невесомой. Опустив глаза, она увидела, что парит над серым асфальтом. Лусине вцепилась в плечо матери, словно боялась, что та исчезнет и она снова вернется в свой мучительный морок.

– Я искала отца.

– Знаю. Я все знаю.

– Кто он?

– Это уже не важно, главное, что теперь мы будем вместе. – Мать поцеловала ее в лоб и стала растворяться на глазах, превращаясь в белоснежное облако.

– Нет, не уходи! Я падаю, падаю!.. – крикнула Лусине и грохнулась оземь.

Лусине проснулась и долго лежала в постели с закрытыми глазами, пока образ матери не исчез окончательно.

– Знаешь, наверно, я скоро умру, – сказала она за завтраком, наблюдая за тем, как бабка Вардитер помешивает булькающую в кастрюле глазурь для торта.

– И-и-и-щ, сртис матах,[5] не говори так. Ты поправишься, обязательно поправишься.

Вардитер отвернулась к кухонной мойке и открыла кран с водой на полную мощь. Струя воды с силой ударила в дно раковины и разлетелась по сторонам фонтаном холодных брызг. Бабушка вытерла лицо краем передника и проворчала:

– То слабый напор, то сильный, все лицо забрызгала.

Она стояла к внучке спиной. Лусине наблюдала за ее вздрагивающими плечами: так и есть, бабушка плачет.

– Я посижу в гостиной, – вздохнула она, чувствуя, как утренняя слабость постепенно переходит в тяжелое измождение.

– Иди, сртис матах, иди, я пока торт приготовлю.

Лусине просидела на диване почти весь день, вздрагивая каждый раз, когда звонил телефон, и разочарованно опуская трубку, услышав голос очередной приятельницы. «Нет, он мне не позвонит. Зачем я ему? Зачем? Хотя так даже лучше, мне нечего ему сказать. Пусть не звонит».

В пять часов вечера раздался звонок в дверь. «Видимо, соседка», – подумала Лусине и прикрыла дверь в гостиную. Ей не хотелось общаться с соседями, чьи полные сострадания взгляды заставляли ее вновь и вновь ощущать тягостную бесцельность своего существования. В коридоре послышался мужской голос и шелест оберточной бумаги. Дверь распахнулась, и она увидела на пороге того, кого ждала весь день.

– Вот, видишь, а ты говорила, что гостей не будет. Смотри, гость к тебе пришел. Проходи, проходи, балам-джан, садись, – засуетилась старуха. – Я сейчас кофе сварю, а вы пока поговорите.

– Спасибо, бабушка, – улыбнулся гость.

Вардитер подмигнула Лусине и скрылась за дверью. Гость все еще стоял возле двери с букетом роз и маленькой коробочкой в золотой упаковке.

– Здравствуй, Лусо.

– Здравствуй, – ответила она и опустила глаза, горько пожалев о том, что поленилась накрасить хотя бы губы.

За последние полгода она сильно изменилась. Некогда красивое лицо с высокими скулами и нежной кожей ссохлось, и теперь скулы болезненно выпирали, накидывая десяток лишних лет. Едва заметные тени под глазами, ранее придававшие взгляду глубину и таинственность, легли синюшно-желтыми полукружьями. Даже губы, когда-то пухлые и яркие, скорбно опустили уголки, сузились и выцвели. От прежней Лусине не осталось практически ничего. Она подняла глаза и в упор посмотрела на гостя, пытаясь уловить момент, когда по его лицу скользнет тень жалости с примесью легкого отвращения. Лусине знала, что рано или поздно она это увидит. Хотя на долю секунды, но обязательно появится на его лице это выражение, как появлялось на лицах тех, кто навещал ее последние полгода.

Но гость стоял и смотрел на нее так же, как и много лет назад. Спокойно. Ясно. Нежно.

– Страшно? – усмехнулась она, поправляя косынку, которая скрывала то, что осталось от густой черной гривы, – коротко стриженные, истонченные волосы.

– Не говори глупостей, ты все такая же красивая, – спокойно ответил гость. Он положил на стол розы и протянул ей коробочку: – Это тебе, с днем рождения.

– Что это?

– Посмотри.

Лусине развернула упаковку и увидела продолговатый бархатный футляр.

Она открыла его. Утопая в белом атласе, лежал золотой браслет, инкрустированный кроваво-красными рубинами и изумрудами.

– Как красиво, – восхищенно прошептала она. – Зачем ты купил такой дорогой подарок? Я ведь все равно скоро умру.

– Ты не умрешь.

– Умру. Даже не успею поносить такую красоту. Тебе не стоило тратить деньги. Зачем?

– Затем. Чтобы сделать тебе приятно.

– Мне очень приятно. – Лусине обняла его и уткнулась носом в белую майку. – Спасибо тебе.