Темная сторона российской провинции - [4]

Сундук стоял там, где его оставили с вечера. Находки, инструменты, предметы экипировки копателей — ни одна вещь, судя по первому впечатлению, не пропала.

Убедившись в этом, Серега расслабился.

— Полтергейст, — ухмыляясь, сказал он. — Домовые шалят. Или эти… как их? Кикиморы. А че? Прикольно.

Он отыскал аптечку и помог Ивану обработать царапину. Потом спокойно отправился на веранду досыпать.

Иван тоже лег, но его волнение не прошло. Он прислушивался и вздрагивал от каждого шороха. Заснуть смог только под утро, когда окна уже прорисовались слабыми серыми квадратами на темном массиве стен, а воробьи поодиночке пробовали голоса, распеваясь перед утренним гвалтом.

Сквозь дрему Ивану все мерещился плач маленького ребенка, сопровождаемый звоном колокольчика.

«A-а, а-а», — заливался младенец, и кто-то шептал ему какие-то слова, чтобы успокоить. Этот тихий, полный тоски шепот и жалобный плач вконец расстроили Ивана.

У него даже голова разболелась. Виски ныли до тех пор, пока чья-то белая холодная рука не легла ему на лоб, и острые, колючие, как у котенка, зубы не коснулись его шеи… А тогда сразу все провалилось, исчезло, кануло в темноту. И полегчало.

* * *

Утром, прежде чем отправиться снова на раскоп, наведались в деревенский магазин — купить у тети Ани сыра, хлеба, бутылку воды и какую-то консервину помясистее, чтоб перекусить на месте без отрыва от производства.

По дороге увязался за ними лобастый кургузый пес Кузя — вертелся под ногами, выпрашивая хлеб. Серега скормил ему почти половину буханки, пока Иван не заметил и не отобрал. Кинул остатки хлеба в свой рюкзак и пошагал в гору по каменистой дороге, ни слова не говоря.

— Аллес, Кузьма! Иди у других проси.

Сергей рассмеялся и махнул псу рукой:

— Кыш, Кузька. Домой пошел!

Кузя, склонив голову набок, разглядывал Серегу. Потом развернулся и затрусил в обратную сторону к деревне, будто и впрямь понял сказанное.

— Вот же умная скотина, — развеселился Серега. — А зубищи-то — как у акулы.

Иван не откликнулся. Он шел вперед, мрачный и безразличный ко всему.

«Не выспался бро», — решил Серега. И вдруг заметил впереди знакомую фигуру.

— О, смотри-ка — никак Тимофеич чапает? Интересно, куда это он намылился?

В два счета догнав старика, Серега заговорил с ним как с приятелем:

— Куда это ты собрался, Тимофеич?

— Да паяльник у кума хочу забрать. Неделю прошу — все забывает принести, старый маразматик, — бодро отозвался Тимофеич, которому и самому было не меньше семидесяти. — А вы куда?

— Да все туда же! — скаля зубы, ответил Сергей. — На поиски сокровищ.

— А, сокровищ! — Старик усмехнулся. — Ну, может, до нефти там докопаетесь. Тогда я к вам в долю первый на очереди.

— Если отыщем — непременно! — засмеялся Серега, подкинув на плече рюкзак с инструментами.

— Слышьте, ребя, а я чего забыл сказать-то вам? — Тимофеич вдруг резко остановился. — Вы там в подпол федоровский-то не лазьте! Его лучше не трогать бы.

— Какой еще подпол? — насторожился Серега. И сделал знак Ивану, чтоб не вмешивался в разговор.

— Там, с левой стороны от тополей, чуток вниз, ну где сруб от сарая остался, — дом Федоровых. Его еще до войны развалили. Забыл я вам сказать… Над этим местом еще такая полянка зеленая. Федоровы когда-то лавку в селе держали. Богатые люди. Так что дом у них был на каменном фундаменте, с большим кирпичным подвалом. Не нашли вы его?

Сергей помотал головой:

— He-а. А что с этим подвалом не так?

— Да подвал-то крепкий, целехонек, я думаю, и теперь, — сказал дед, снова двигаясь в путь. — Когда советская власть пришла, колхозное начальство планировало на том фундаменте клуб построить, но деревенские наши отказались наотрез.

— Почему? — Серега поправил на спине рюкзак, подтянул ремешок на поясе и присоединился к деду, ступая рядом с ним.

Иван шел в некотором отдалении, погруженный в свои мысли, и хмурился.

— Перед Первой мировой, — обстоятельно рассказывал старик, — Федоров-старший вдовцом сделался с двумя детьми на руках. Жена его, Елизавета, долго чем-то болела, потом умерла. И вот пошли на мужика напасти одна за другой. Сперва амбар с сеном сгорел. Потом лавку залетные какие-то ограбили. Потом сын его в реке утонул. А вот дочь, Капитолина, перед самой войной вышла замуж за земского учителя. Учитель идейный попался — сам на фронт попросился. А его там убили через полгода. Капитолина как раз брюхатая ходила. Очень сильно она по мужу убивалась. Но сыночка родила здоровенького, хорошего. А тут революция, власть переменилась, и такая пошла чехарда — все кувырком. Лавку у Федорова отняли, сараи, склад, конюшню с лошадьми и подводой — все забрали, подчистую. Самого-то чудом в живых оставили.

Церковь в селе деревянная была — ее сожгли. Капитолина своего ребеночка не покрестила, не успела.

А потом и вовсе горе случилось: заспала она его, случайно во сне задавила дитенка. И вот что сильнее всего ее подкосило-то: что сын некрещеным погиб. У нас ведь как говорят: заспанных некрещеных сосунков нечистая сила себе забирает. Таких и не отпевают, и на православном кладбище не хоронят, за оградкой только.

Никак не могла Капитолина с этой обидой смириться: так рыдала, так плакала над сыном, что пришлось ребенка в заколоченном гробике к могиле нести. Опасалась родня, что мать ребенка не даст похоронить. Гроб из ее рук силком выдирали. Не простила этого Капитолина людям.