Темная материя - [58]

Шильф оглядывается, куда бы присесть, и садится на край неприбранной кровати.

— Нет, — говорит он. — В данный момент ничего.

Лиам откладывает в сторону книгу и сразу становится на три года моложе. Он еще немного поворачивается вместе с креслом, пока они не оказываются так близко, что почти касаются друг друга коленками.

— Что вы тут делаете?

— Расследую твое похищение.

Лиам молча разглядывает свои пальцы, как будто обдумывая, не пора ли подстричь ногти.

— Верно, — произносит он. — Похищение.

— Ты такой недовольный, потому что пришлось раньше времени уезжать из лагеря?

— Почему недовольный?

И тут он принимается так сильно тереть глаза, что Шильф с трудом удерживается, чтобы не остановить его, взяв за запястья.

— Сегодня утром приехал папа и просто забрал меня домой. Он был какой-то странный и ничего не объяснил, в чем дело.

— Мне это знакомо, — говорит Шильф. — Мне тоже никто не говорит, в чем дело. Но и такие, как мы, тоже нужны!

На лице Лиама проступает улыбка, делая его миловидным, а не только умным и не по годам развитым. В его глазах затаилось что-то беспомощное, как у маленького зверька, который видит, что близится катастрофа, но ничего не может поделать.

— Вы все это выясните?

— С очень большой вероятностью.

— Обещаете?

— Обещаю.

Видя, что мальчик опустил глаза, чтобы не показывать их предательского блеска, Шильф кладет ему руку на плечо.

— Лиам, — начинает он спрашивать, — тебя похитили по пути в Гвигген?

— Это мой папа сказал?

— Просто ответь мне.

— Мой папа не лжет. Он больше всего любит правду.

— На первом месте у него ты, — говорит комиссар. — Правда только на втором.

Лиам снова поднимает голову, он опять стал похож на уменьшенного взрослого.

— Если я отвечу, что меня не похищали, а папа скажет наоборот, то может ли оказаться так, что правда то и другое?

— Да, — не задумываясь, отвечает комиссар.

— Тогда я скажу, что ничего не знаю о похищении.

— Кто отвозил тебя в Гвигген?

— Папа.

— Ты уверен?

— Я спал. Когда проснулся, было уже темно и я лежал в незнакомой кровати. Разве не так записано в протоколе?

— Более или менее. — Шильф быстрым движением смахивает с губ и подбородка улыбку. — Но моя работа — расспрашивать о таких вещах, которые я и без того знаю. Не может быть так, что у тебя очень крепкий сон?

— Дети так уж устроены, — совершенно серьезно говорит Лиам. — Кроме того, таблетки, которые принимаешь на дорогу, очень усыпительны.

— Ты мне их покажешь?

— У меня было только две — туда и обратно.

Комиссар кивает и смотрит через голову Лиама на рисунок, который висит у него на стене. На темно-синем фоне в правом нижнем углу изображена Солнечная система. Стрелка, направленная на группу из двадцати звезд, указывает на крошечную точку, которую в этой группе представляет собой Солнце со всеми его планетами. Следующая стрелка сводит эти звезды до едва различимой частицы, затерявшейся в туманности Млечного Пути. Млечный Путь составляет, в свой черед, пятнышко размером с ноготок в скоплении галактик, входящем, наряду с огромным скоплением других галактик, в один суперкластер. Наконец, этот суперкластер представляет собой всего лишь небольшую туманность в общем пространстве известного науке универсума, который в виде туманного диска накрывает сверху всю картину. Над изображениями помещена надпись: «Для астронома галактики то же, что атомы для физика-ядерщика».

Перефокусировав взгляд, Шильф видит в стекле на темном фоне отражение своего лица. У него такое ощущение, словно эта картина — единственное окошко, через которое отсюда можно выглянуть в мир.

— Папа рассказывает тебе о своей работе?

— Папе нравится, что я еще не все понимаю. Когда он объясняет мне, это подталкивает его мысль.

— И тебе интересно то, чем он занимается?

— Я тоже исследую время. Раньше я часто, лежа в постели, пытался уловить миг. Я затаивался, поджидая, и потом вдруг шептал: «Вот». Но получалось, что миг либо еще не настал, либо уже прошел. Сейчас-то я, конечно, знаю, что время — это совсем не то. И что эти штуки, — машет он в сторону тикающего у кровати будильника, — все врут.

— И что же такое время?

Необыкновенно оживившись, Лиам поворачивается к столу и принимается рыться в ящике, пока не находит бумагу и карандаш. Шильф наклоняется над ним, чтобы лучше видеть. Почуяв детский запах чужой головы, он начинает дышать через рот. Лиам рисует на бумаге два красных кружка на расстоянии одной ладони один от другого.

— Что это? — спрашивает он.

— Не имею понятия, — отвечает Шильф.

Лиам нетерпеливо стучит карандашом по листку:

— Между ними есть что-то общее?

— Они похожи. Больше ничего не могу сказать.

— Прекрасно. А теперь?

Он ставит кончик мизинца в один кружок, а большого пальца — в другой.

— Теперь они между собой связаны, — говорит комиссар.

— А теперь представьте себе, что мы — это кружки, а листок — трехмерное пространство, тогда как рука просунулась из следующего, неизвестного измерения…

— Ты говоришь о случайности, — говорит Шильф.

— Нет! — возмущенно возражает Лиам. — Из четвертого измерения. Вы же спрашивали про время!

— Для кружков твоя рука — это случайность. Или чудо.

Лиам задумывается: