Темная лощина - [13]

— Чарли, — сказал он (он никогда не называл меня по фамилии. Густые седые волосы обрамляли его полное лицо, а глаза были темны, словно два кратеру — это все веские причины. Но если ты уволишься, то останешься совсем один, и вряд ли кто-то сможет тебе помочь. У тебя все еще есть твоя работа — как кусочек семьи. Ты очень хороший полицейский. Это у тебя в крови.

— Простите, но я не могу.

— Ты уходишь и, возможно, многие подумают, что ты просто пытаешься убежать. Некоторые, вероятно, даже станут презирать тебя за это. А некоторые будут рады освободившейся должности.

— Пусть так, о подобных людях все равно не стоит беспокоиться.

Он вздохнул и отхлебнул из кружки кофе.

— С тобой всегда было нелегко ладить, Чарли. Ты слишком занозист. У каждого из нас есть свои недостатки, твои же — все и всегда на виду. Думаю, ты многих заставлял нервничать. А если и существует на свете такая вещь, которую откровенно не терпят полицейские, так это то, когда их нервируют. Это противоречит их натуре.

— Но ведь тебя я не нервирую?

Гринфилд поставил свою кружку на стол. Могу поспорить, что в этот момент он колебался, рассказать мне кое-что или нет? Когда он наконец заговорил, его слова заставили меня почувствовать стыд. И это добавило восхищения в мое отношение к Гринфилду.

— У меня рак, — произнес он спокойно. — Лимфосаркома. Они говорят, что в следующем году мне станет совсем плохо, после чего останется протянуть, может быть, еще только год.

— Мне очень жаль... — собственные слова показались мне слишком малозначимыми: они мгновенно утонули в бесконечности того, с чем Гринфилду предстояло вскоре столкнуться.

Гринфилд поднял руку в останавливающем жесте, и его голос чуть дрогнул:

— Мне бы хотелось располагать большим временем. У меня ведь есть внуки. Мне бы хотелось посмотреть, как они будут расти. Однако я имел возможность наблюдать за тем, как росли мои дети. И мне безумно жаль, что тебя лишили этого наслаждения. Может быть, не следовало говорить подобного, но я надеюсь, что тебе представится еще один шанс. В конце концов, это лучшее, что мы можем получить в этом мире. Ну, а что касается твоего вопроса, то отвечаю: ты меня не нервируешь. Ко мне совсем близко подкралась смерть, Чарли, а это заставляет смотреть на вещи без перспективы. Каждый день я просыпаюсь и благодарю Бога за то, что я все еще жив, и за то, что боль можно вытерпеть. И я иду в тридцатый участок, и занимаю там свое место начальника, и смотрю на людей, которые растрачивают свою жизнь впустую, и завидую, жалея о каждой минуте, которую они так бездарно тратят. Никогда так не поступай, Чарли. Ибо, когда злишься и жалуешься и думаешь, на кого же скинуть вину, самая плохая вещь, которую ты можешь сделать, — это взять все на себя. А другая плохая вещь — это свалить все на кого-то еще. Вот где структурированность и рутина могут помочь. Вот почему я все еще работаю. Иначе я давно разорвал бы всех и вся на кусочки...

Гринфилд допил свой кофе и отодвинул чашку в сторону.

— В конце концов, ты все равно сделаешь так, как сочтешь нужным, и ничего из того, что я сказал, не повлияет на твое мнение. Ты все еще пьешь?

— Я стараюсь бросить, — отвечал я.

Он помахал рукой, чтобы подали счет, а затем записал свой номер телефона на клочке бумаги.

— Мой домашний номер. Если тебе захочется что-то сказать мне, просто позвони.

Он оплатил счет и растворился в солнечном свете. Больше я никогда его не видел.

Какой-то человек, стоявший недалеко от могилы, поднял голову, и я ощутил на себе его пристальный взгляд. Встретившись со мной глазами, Уолтер Коул кивнул в мою сторону, а затем перевел взгляд на священника, читавшего молитву. Откуда-то доносился женский плач, а в темных небесах над нами что-то блеснуло в облаках.

Я примостился рядом с ивой, когда скорбящие стали понемногу расходиться. И наблюдал с грустью и сожалением, как Уолтер уходит вместе с ними, не сказав мне ни слова. А ведь некогда мы были очень близки: некоторое время работали как партнеры, затем стали друзьями, и из всех друзей, которых я растерял, по Уолтеру я скучал больше всего. Он производил впечатление очень развитого, начитанного человека. Ему нравилось читать книги и смотреть фильмы, понятно, не с участием Стивена Сигала или Жана Клода ван Дамма. Коул был самым желанным гостем на моей помолвке. Помню, коробочка с кольцами, которую он держал в руках, никак не хотела открываться... Я много играл с его детьми. Мы со Сьюзен часто обедали с Коулами, нередко все вместе ходили в театр и гуляли. И я мог сидеть с Уолтером час за часом в каком-нибудь маленьком кафе или баре и именно тогда ощущать, что живу полной жизнью.

Мне вспомнился один случай в Бруклине, когда мы выслеживали художника-декоратора, который, по нашим предположениям, убил свою жену и, вероятно, куда-то спрятал ее тело. У нас было достаточно плохое соседство — как раз северо-восток Атлантик-авеню. Уолтер знал: очень многие полицейские следят за предполагаемым убийцей, но парень, похоже, и не подозревал, что за ним наблюдали.

Каждое утро художник наполнял свою сумку баночками с красками и отправлялся на работу, а мы следовали за ним. Затем из засады мы наблюдали за тем, как он сначала красил свой дом, а днем или двумя днями позже занялся парадным крыльцом. Его-то он как раз и закончил красить, когда, собрав пустые банки, направился домой.