Темная лошадка - [3]

Прошло три месяца. Я все еще размышляла о самоубийстве, каждый вечер доставала из ящика прикроватного столика пузырек викодина и высыпала таблетки на ладонь. Я смотрела на них, пересчитывала и думала о том, что одной таблетки достаточно, чтобы утолить физическую боль, не оставлявшую меня ни на день после «инцидента», как называл это мой адвокат. (Инцидент – какое стерильное, опрятное слово! Маленькая неувязка, которую легко выделить из полотна жизни и удалить. Насколько не похоже на то, как воспринимала случившееся я.) Итак, одна таблетка утолит боль. Тридцать положат ей конец навсегда. А у меня набралось уже триста шестьдесят таблеток.

Каждый вечер я смотрела на них, затем ссыпала обратно во флакон, а флакон убирала на место. Так ни одной и не приняв. Мой ежевечерний ритуал.

А в качестве ежедневного ритуала я три месяца подряд приходила в конюшню Шона и занималась его лошадьми. Оба ритуала успокаивали меня, но совершенно по-разному. Таблетки были связаны со смертью, и каждый вечер, не приняв ни одной, я одерживала победу. А лошади ассоциировались с жизнью, и каждый проведенный с ними час был отсрочкой казни.

Довольно рано, еще в детстве, я пришла к выводу, что есть в моей душе лишь мне одной принадлежащее место, маленький островок покоя в самой глубине моего существа. Некоторые находят в себе этот «дом души» путем медитации, молитвы или занятий йогой. А мне он открывается, когда я верхом на лошади. Моя религия – искусство конной выездки.

Выездка – дисциплина, рожденная на поле боя в древние времена. Боевых лошадей учили точности движений, чтобы помочь седоку не только уйти от врага, но и атаковать. Спустя много веков поле брани сменилось ареной для показательных выступлений, а сама выездка превратилась в нечто вроде конного балета.

Неискушенному зрителю кажется, будто это очень легко и не требует никаких усилий. Опытный наездник сидит на лошади абсолютно неподвижно и не обращает на себя ни малейшего внимания зрителей, буквально сливаясь с фоном. На деле же и от коня, и от седока выездка требует больших усилий – и физических, и душевных. Разнообразных и сложных. Наездник должен приноравливаться к каждому шагу коня, к равновесию каждой клеточки его тела. Малейшее смещение веса всадника, еле заметное движение руки либо напряжение икроножных мышц влияет на качество выступления. Сосредоточенность должна быть абсолютной. Все остальное становится совершенно неважным.

Верховая езда была моей отдушиной в отрочестве, когда я чувствовала себя не властной над всем остальным в своей жизни. Когда я пошла работать, она помогала мне снимать стресс. А когда у меня вообще ничего не осталось, стала просто спасением. Верхом на лошади я чувствовала себя полноценным человеком, ощущала связь с тем самым жизненным центром внутри себя, который в остальное время был недоступен, и обретала душевное равновесие.

Мы с Д’Артаньяном скакали по песчаному кругу, разгоняя стелющиеся над землей последние клочья утреннего тумана. Мышцы коня напрягались и перекатывались под блестящей шкурой, копыта размеренно, как метроном, отбивали ритм. Я натянула левый повод, опустилась в седле и плотнее сжала икрами конские бока. Волна напряжения прокатилась от крупа по спине коня; он выгнул шею и медленно загарцевал. Казалось, он плывет подо мною, пружиня, словно огромный мягкий мяч; я чувствовала, что он мог бы взлететь, знай я, какое секретное слово шепнуть ему на ухо.

Мы остановились в центре круга, в так называемой точке Х. И мне стало радостно и покойно. Я бросила поводья на шею коню, ласково потрепала его по холке. Он наклонил голову и двинулся вперед, но вдруг стал как вкопанный.

На белом дощатом заборе, что шел вдоль дороги, сидела девочка. Она смотрела на меня с какой-то отчаянной надеждой. Даже если б я не заметила ее сразу, все равно почувствовала бы, что она там и ждет меня. Лет ей было около двенадцати. Волосы длинные, каштановые, совершенно прямые, аккуратно подобранные двумя заколками у висков. Маленькие круглые очки в черной оправе придавали ей крайне серьезный вид.

Я подъехала к ней, испытывая смутное, ничем не объяснимое чувство опасности.

– Чем могу служить? – спросила я у девочки.

Д’Арт раздул ноздри, фыркнул, готовый пуститься вскачь и спасти нас обоих от незваной гостьи. Наверное, надо было ему это позволить.

– Я ищу мисс Эстес, – решительно заявила девочка.

– Елену Эстес?

– Да.

– А ты?..

– Молли Сибрайт.

– Увы, Молли Сибрайт, мисс Эстес сейчас здесь нет.

– Мисс Эстес – это вы, – отчеканила девочка. – Я узнала вашего коня. Его зовут Д’Артаньян, как в «Трех мушкетерах». – Она осуждающе прищурилась. – Вы остригли волосы.

– Разве мы с тобой знакомы?

– Нет.

– Тогда откуда ты меня знаешь? – спросила я, чувствуя, как страх, словно горькая желчь, поднимается из груди вверх и подступает к горлу. Может, она приходится кем-нибудь Гектору Рамиресу и пришла сказать, что ненавидит меня? А может, ее выслали вперед для затравки, и вот-вот откуда ни возьмись выскочит кто-нибудь из старших родственников, чтобы застрелить меня или плеснуть кислотой в лицо?

– Я видела вас в «Сайдлайнз», – пояснила девочка.