Тем временем - [56]
Кулик. Надо нам сделать совместную выставку.
Копировский. Какую?
Кулик. Нашу с вами.
Копировский (в некоторой растерянности). Попробуйте.
Ерофеев. Мы сейчас говорим о войнах, которые разделяют или сталкивают противоборствующие стороны. Как ни странно, из этой войны с экспериментальным или актуальным искусством власть ушла. Власть перестала воевать с искусством, именно экспериментальным. Она его даже выставляет, как сейчас вот в Гуггенхайме. С другой стороны, с актуальным искусством не воюет молодежь, наоборот, она в значительной доле соблазняется этим искусством. И тут, кстати, заключена моральная ответственность актуального искусства, потому что чаще всего общается с молодежью. Кто же воюет с актуальным искусством? Интересный вопрос. Не буржуазия, не новые русские, которые покупают сейчас коллекции и делают даже музеи. Воюет интеллигенция. Та самая интеллигенция наша, образованщина. Люди, которые должны были бы как раз быть открытыми новым идеям, общечеловеческим ценностям, нацелены на прорыв ситуации, в частности, и политической и социальной. Но они не находят себе места в этом обществе, к сожалению, мучаются, гниют, страдают и болеют идеями национализма и другими крайностями традиционализма, погрузились в страшный застой и воспринимают искусство все более и более как гурманство, как хорошую, приятную вещь. Вы знаете, это мне напоминает немножко Александра Бенуа: замечательный, глубокий человек, но гурман. Он написал статью в начале века в газете «Речь», либеральной, «Кубизм или кукишизм». У нас ставят под сомнение саму фигуру современного художника, тогда как западное общество ставит под сомнение добропорядочного буржуа или интеллигента. Но художнику оно доверяет.
Морозов. Во-первых, никто актуальных художников сегодня у нас не гонит. Зайдите в любой из выставочных залов. Куда идут деньги Министерства Культуры? На поддержку, прежде всего, современного и актуального искусства. Мы работали с Андреем Владимировичем в одном учреждении под названием Третьяковская галерея, и он очень хорошо знает, как трудно купить в Третьяковку произведение реалистического искусства, на которое никогда у Министерства Культуры денег нет. И как легко впаять за много десятков тысяч долларов произведение актуального художника. Так что не надо делать из него мученика. Абсолютно.
Бажанов. Никто не делает мученика из Андрея Ерофеева, а что касается закупок для Третьяковской галереи и для других отечественных музеев, то я многие годы был членом экспертного совета закупочной комиссии, и все не так, как вы говорите. Акварель Брюллова может стоить всего бюджета современного искусства для России.
Морозов. Я тоже был членом закупочной комиссии, как и Вы, но я из нее демонстративно вышел, потому что главные деньги идут на Ваш Центр Современного Искусства. (Бажанов. Это неправда.) А все те 20 тысяч художников сидят без денег.
Ведущий. Про деньги это здорово, но я от вас не отстану: вы, Олег, можете действовать интуитивно, а Леонид Александрович такой роскоши лишен, он обязан на основе каких-то принципов отбирать работы для своего центра, отсеивать, предъявлять стратегию. Всех не уместишь. Критерии отбора.
Бажанов. Всех не уместишь, но, если быть жестким, то, может быть, и пяти стоящих художников сейчас не наберется. Ожидать, что в современном искусстве в России после таких катаклизмов и таких деформаций будет невероятный взлет, прорыв, не приходится. Тем не менее, мы на неплохом уровне, и есть все-таки порядка ста, а с молодежью уже и около двухсот, художников, за которыми стоит присматривать. И слава Богу, что мы, практики, кураторы, менеджеры искусства, уже не деремся, как за этим столом, а с тем же Зурабом Церетели делимся площадками. Я думаю, что мы уже преодолели самое опасное: старые обиды, мы уже не выясняем: а ты-то что делал при Советской власти?
Морозов. До 17-го года.
Бажанов. Точнее, до 91-го. Потом, когда уйдем на пенсию, напишем мемуары. А сейчас есть возможность работать. Но есть и то, что укрепляет оппозицию современному искусству. Оно не преподается в школах. У нас даже в университете его не очень-то преподают. Мы еще не породили институт критики нормальный, образованный, не создали нормальные журналы и газеты. (Хотя есть «Арт-хроника»). Но мы уже пытаемся натравить публику на современное искусство. Мы посвящаем ее в наши дрязги, старые обиды, в нашу ревность, в наше несогласие друг с другом, в наше незнание профессиональной терминологии. Но я думаю, что мы от этого уйдем, от драки, я очень на это надеюсь.
Копировский. Когда люди ругаются, типа где вы были до 17-го года, это, конечно, ужасно. Но, на мой взгляд, точно так же ужасно внешне перенимать манеру хвалить друг друга: ты прекрасен! а ты еще лучше! Потому что это снимает всякую проблему. В том числе проблему актуального искусства. Что уж совсем, простите, идиотизм. Если актуальное искусство призвано что-то взорвать, так пусть оно и взрывает. Как можно о нем респектабельно, спокойно говорить и еще, извините меня, изучать в школах? Ведь это значит окончательно отбить всякий интерес к искусству протеста и боли.
