Телохранители - [47]

Я переложил часть вещей из рюкзака в карманы разгрузки, накинутой поверх комбинезона, пристегнул к поясу ножны с тесаком. Мигнул Иннокентию, и он одним прыжком взлетел мне на плечи. Да уж, тут он весит явно больше 20 килограммов. Обернулся к ученым. На поясе Раджива висела железка, ничуть не короче моего тесака, а Ганс опирался на явно непростую тросточку. Предупредив остающихся, что наша рекогносцировка продлится не более двух, в крайнем случае трех часов, мы тронулись в путь.

Подошли к дальнему от моря краю плато. Внизу справа от нас расстилалась степь, а слева раскинулся многоярусный лес.

— Куда пойдем? — задал я риторический вопрос, рассмешивший всех.

Куда могут пойти мужчины, если они остались без женщин? Разумеется, налево! Что мы не видели в степи? Даже отсюда, с высоты полутора сотен метров, видно, что там нет абсолютно ничего интересного. А лес манит своей таинственностью, он дает живительную тень. Что сейчас, когда солнце приближается к зениту, становится весьма актуальным. Естественно, мы пошли в лес.

С плоскогорья мы спустились минут за пятнадцать и, пройдя редкий подлесок, осторожно вступили в эту невообразимо сложную, многоярусную пространственную структуру, которая с высоты казалась нам обыкновенным лесом. Вошли и остановились, потому что даже просто протиснуться через это буйство зелени было необычайно сложным делом, требующим способностей эквилибриста.

Осмотревшись, Ганс начал комментировать нам увиденное.

— Перед вами типичный многоярусный лес влажных субтропиков. Что он тут делает, севернее пятьдесят пятой широты, я представляю себе достаточно слабо. Возможно, горный хребет, который мы видели на горизонте, укрывает его от северных ветров. А может, тут просто климат теплее, чем на Земле. Потом разберемся. Основу леса, его верхний ярус, составляют дубы, но не те, что мы видели вчера, а так называемые «пушистые дубы». Вы видите, что они значительно тоньше, стройнее и листва у них более мелкая, плотная и глянцевая. Вот эти гладкие толстые колонны, кроны которых нам отсюда не видны, являются стволами бука. Более тонкие деревья, стоящие между дубами и буками, представляют собой средиземноморские каштаны. А вот это — тис. Не вздумайте пробовать растущие на нем ягоды — они ядовитые. Вот эти заросшие мхом и лишайниками коряги, преграждающие нам путь, это самшит. Нет, рубить его я вам не советую. Несмотря на то что его считают кустарником, он очень твердый. А вот лианы рубить можно. Тут их два вида: вот это — дикий виноград, а это плющ.

— А вот это — лаврушка? — указал я на невысокий кустарник с такими знакомыми глянцевыми листочками.

— Лавровишня. Можно набрать немного, будем в суп добавлять. И вот этих луковичных можно надергать побольше. Сдается мне, что они почти ничем не отличаются от земного репчатого лука.

В это время наверху в кронах зашуршало. Иннокентий насторожился, но потом успокоился и расслабился. По стволу каштана спускалась макака.

Мелкая, примерно в полметра ростом, с черной шерстью, похоже, самочка. Любопытная. Такое впечатление, что людей видит в первый раз.

— Будем ловить? — поинтересовался я у Раджива.

— А почему бы и нет. Пусть Дианта микрофлору проверит, а тэччане оценят способности к телепатии. Сейчас я ее спеленаю.

Обезьянка спустилась еще ниже и устроилась на горизонтальной ветке, посверкивая бусинками глаз. Расстояние до нее составляло около пяти метров. Раджив достал из кармана пластиковый цилиндрик, диаметром около трех сантиметров и длиной в десять. Направил торец на обезьяну и нажал на кнопку. Из цилиндрика с тихим хлопком, похожим на открывание бутылки шампанского, вылетела, разворачиваясь в воздухе, тонкая сетка и в мгновение ока накрыла макаку. Та взвизгнула и, потеряв равновесие, ссыпалась вниз. Раджив, ужом скользнувший между лиан, успел подхватить ее у самой земли. Вместе с Гансом они сноровисто завязали ей пасть и крепко стянули лапы. Я взвесил макаку на руке — килограммов на десять потянет, и отдал Радживу. Тот засунул обезьянку в вещевой мешок, до этого хранившийся в одном из карманов его комбинезона, и забросил его себе за спину.

Мы попробовали хоть немного продвинуться сквозь заросли, прорубая себе дорогу ножами, которые, как я уже говорил, по размерам не уступали древнеримским гладисам. Двадцать минут посменной работы, и мы прорубились к прямой как стрела тропинке, протоптанной в зарослях совсем недавно, но плотно утрамбованной. Интересно, кто сумел проторить в этих практически непролазных дебрях эту идеально вытоптанную тропу? Кто-то разумный? Ответ не заставил себя ждать. Вдали раздался мерный топот, сопровождающийся хрюканьем.

— Назад! — остановил я своих, проявляющих излишнее любопытство спутников и оттеснил их с тропинки обратно в чащу. Пересадил Иннокентия на толстую лиану, в которую он моментально впился когтями, и выдвинулся на пару шагов вперед. Тропа оказалась кабаньей, и сейчас мне навстречу по ней, во главе своего отнюдь не маленького семейства, трусил здоровенный секач. Да и не секач, пожалуй, а целый вепрь, весом в полтонны.

Увидев меня, животина резко ускорилась и перешла на бег. Тонкие лианы, протянувшиеся над тропинкой, ломались как спички. Толстые — упруго отбрасывались в сторону. Все это сопровождалось отчаянным треском и трубным ревом. Маленькие злые глазки покраснели, с клыков, являющихся не слишком уменьшенной копией слоновьих бивней, капала слюна. Когда до зверюги осталось около пяти метров, я высоко подпрыгнул, пропуская ее под собой, и рубанул своим тесаком по загривку.