Телохранитель - [48]

Когда я попер в обратном направлении, действуя локтями и коленками, галдящая толпа вытолкнула меня из себя, как пробку из шампанского. Не теряя времени, я впрыгнул в открытый «уазик» и дал по газам. Перед глазами зазмеились улочки городской окраины. Спиной я чувствовал, что за мной уже организована погоня, оглянулся назад. Моторизованный «козел» без тента, точь-в-точь такой же, как и у меня, только не зеленый, а желтый, держал дистанцию метров в тридцать, видимо, пытался ее сократить, но дыхалки у двигателя явно недоставало. В машине восседали мои преследователи, те самые офицер и два царандоевца, суетившиеся вокруг мертвого тела Мир-Хуссейна.

«Если они меня поймают, то обязательно обыщут, заберут все бумаги, а меня самого попытаются выдать за убийцу Мир-Хуссейна» — эта шальная идейка, объясняющая мое нынешнее положение, пришла в голову как-то сразу.

Из-под моих колес пыль поднималась столбом и покрывала моих преследователей. Сквозь рев двух раздолбанных моторов было слышно, как ругается офицер.

«Если не удастся уйти, то тогда придется вступить с союзничками в перестрелку. Где это видано, чтобы в столице братской страны стражи правопорядка средь бела дня гнались за офицером армии-освободительницы, чтобы убить его или в лучшем случае устроить какую-то другую пакость, не связанную с лишением жизни».

Войдя в раж, я гнал свои мысли впереди событий, представляя, что в случае возникновения скоротечного боя мне придется уложить всех троих. В среде людей отважных принято считать, что на войне только дураки не боятся смерти. Но эта ситуация с погоней сразу показалась мне комичной, поэтому никакого страха не было. От необычайной легкости на душе я вдруг возомнил себя этаким героем боевика, пренебрегающим любыми опасностями.

Но этим всеохватывающим чувством я так и не смог насладиться в полной мере. Жизнь лишний раз доказала мне, что она — не кино, и в ней далеко не всегда есть место подвигу. Мои преследователи на поверку оказались хреновыми гонщиками. На одном из резких поворотов они не справились с управлением и врезались на полном ходу в дувал. Была надежда, что никто из них серьезно не пострадал. Еще какое-то время откуда-то из клубов пыли до меня долетала их ругань, судя по всему — очень непристойная.

Поскольку никто за мной больше не гнался, я сделал вывод, что это была чья-то частная инициатива, даже, точнее, импровизация. То, что Мир-Хуссейн приходил на рынок, чтобы встретиться с советским офицером, следящие за ним филеры узнали в самый последний момент, поэтому вынуждены были действовать спонтанно, а для этого надо пройти серьезную школу разведки и сыска, каковой у них явно не было.

Через сорок минут я уже был в кабульском аэропорту, готовый вылететь в Джелалабад. По договоренности «вертушка» должна была подняться в воздух минут через двадцать. Было время устроиться на жестком сиденье в обшарпанном салоне винтокрылой машины и предаться раздумьям. Свое кабульское приключение я бы считал веселым, если бы не смерть Мир-Хуссейна Мустафы.

Я наконец получил возможность, не опасаясь посторонних взглядов из-за спины, познакомиться со списком Мустафы. В нем значились должности и фамилии людей мне известных, их родственные и коммерческие связи с вождями и старейшинами пуштунских племен, противостоящих центральному правительству, названия известных европейских и азиатских банков с циферками персональных счетов. Среди фигурантов значились два министра, несколько влиятельных членов ЦК правящей партии, генерал регулярной армии с дюжиной офицеров, высокопоставленные сотрудники службы безопасности и царандоя, лидеры вполне лояльных режиму родов и этносов.

Когда через два часа на докладе у Калитвинцева (я рассказал ему все, как на духу перед пастырем, утаив лишь факт убийства Мир-Хуссейна и погоню) я зачитывал эти звучные имена и описание их «подвигов» и «заслуг» перед родной Афганщиной, подполковник крякал, подпрыгивал на стуле и постоянно повторял свою прибаутку: «Иди ты!».

Когда «литературно-агентурные» чтения были завершены, Калитвинцев, прежде чем нарушить тягостное молчание, долго скреб темя, на котором за годы афганской войны у него образовалась приличная плешь.

— Это бомба! — сказал он наконец. — Если она рванет, то нас похоронит под обломками этого взрыва. Не сносить нам головы, ей-богу не сносить!

— Выход в принципе есть достойный и вполне безболезненный для нас. Передаем бумаги в наше посольство с моим подробным рапортом, те пересылают их в Москву, а там уже пусть решают, как поступать, вызывают товарища Бабракова в Кремль и опускают там его по полной программе.

— Да, но факты твоего информатора надо еще проверить!

— Вот пусть в Москве и проверяют. У нас же времени нет. Операция «Бедуин» входит в свою завершающую стадию.

— Какая операция? Какой, к чертовой матери, «Бедуин»?! Старший лейтенант Северов, это что за самодеятельность? Под трибунал захотел?!

— Опять вы за свое Виктор Анисимович? — Мне хотелось подействовать на подполковника как-то успокаивающе, чтобы тот не кипятился понапрасну, поэтому я перешел в разговоре с ним на примирительно-конспиративный тон. — Дайте мне один, максимум два дня, и Хайберская «мышеловка» захлопнется. Тогда можно будет и Москву поставить перед фактом откровенного предательства и двурушничества некоторых наших сателлитов в Кабуле. Единственное, о чем прошу вас: разрешите вступить в переговорный контакт с представителями племени чиквари. Именно через их территорию сегодня проходит оружие, которое потом оборачивается против нас же.