Тело угрозы - [23]

– Раз уж вы доверились мне, – столь же негромко ответил Столбовиц, – то и полагайтесь на меня во всем. Без этого мы далеко не уедем.

И – громко, повернувшись к свите:

– Джентльмены, вот ваша машина – вы поедете в отель, где для вас заказаны номера. Не «Уолдорф», но за удобства могу поручиться. Не беспокойтесь, кстати, – оплачивать постой вам самим никак не придется. Мистер Джон Смит (он кивнул в сторону стоявшего рядом, чуть позади, человека, чей облик был столь же зауряден, как и его наверняка условное имя) будет отвечать на ваши вопросы и по возможности выполнять пожелания. Вот ваша машина, и желаю приятно провести время. О’кей?

Глядя вслед ускользавшему по дороге кадиллаку, приехавший проговорил:

– А наша машина что – опаздывает?

– Она нам не нужна. Сейчас пройдем на вертолетную площадку. Время существует для того, чтобы его экономили, не так ли?

– О’кей, – ответил гость, давая понять, что не намерен возражать против местных правил и обычаев.

Конечно, появись он в Штатах с официальным визитом, он мог бы рассчитывать на куда более помпезные апартаменты; но небольшой уединенный домик на берегу океана, куда хозяин и гость прилетели на вертолете, состоявшем, видимо, в распоряжении опытного адвоката (Столбовиц и по сей день не терял связи с прежней фирмой), в данном случае визитера из России вполне устраивал. Место выглядело достаточно безлюдным, а Столбовиц предупредил его:

– Охраны вы не видите, но она есть. Устройств для прослушивания и скрытой съемки вы тоже не видите – но это потому, что их тут нет вообще. Проверка происходит ежедневно. Этот кусочек Америки – частная собственность, и никто сюда не забредает – даже если очень захочет, не сможет сделать этого. Прислуга – два человека, вполне надежные. Следовательно – если вы захотите рассказать мне о целях вашего приезда, никто третий нас не услышит. Хотите дринк с дороги?

– Разве что самую малость. И наберитесь терпения: я буду говорить достаточно долго.

– Терпение – добродетель разведчика, – сказал Столбовиц серьезно. – Прошу извинить – придется на минуту отвлечься. Телефон. – Он улыбнулся, как бы прося извинения.

И в самом деле послышался сигнал – странный, ни звонком, ни мелодией назвать его было трудно; скорее приглушенный звук сирены, – и доносился он не из соседней комнаты, а словно бы с другого конца дома. Столбовиц быстро вышел, почти выбежал. Приезжий лишь пожал плечами: на гостеприимство это не очень-то походило.

А еще менее – то, что затем последовало. Столбовиц вошел так же стремительно, как и ранее покинул комнату. Остановился. И, не дав гостю произнести ни слова, заявил:

– Еще раз прошу великодушно извинить, но я вынужден срочно отлучиться. – Он слегка развел руками. – Дела не ждут. Но постараюсь вернуться как можно скорее: мне и самому не терпится услышать вас, догадываюсь, что ваша миссия достаточно важна. Здесь все к вашим услугам, включая персонал, разумеется. Я спешу, еще раз простите!

И исчез – словно его и не было.

3

Дневник, изъятый из дома покойного Ржева старшим лейтенантом Комаром, в разговоре был ошибочно назван им дневником наблюдений: просто потому, что такая надпись была на обложке толстой тетради. На самом же деле это действительно был дневник; но не журнал наблюдений, каким почел его Комар, а просто дневник. Иными словами – покойный Люциан заносил туда эмоции и мысли, возникавшие у него в связи с наблюдениями. А также более или менее подробно – свои действия, весьма, впрочем, однообразные. Дни его, за редкими исключениями, были очень похожи один на другой – особенно если учитывать, что немалая часть каждого дня уходила на сон, поскольку вести наблюдения возможно только в темное время суток. Кстати, имя Джины там не встречалось ни разу – ни в связи с работой, ни в какой-нибудь другой. Но тут никто и не предполагал, что оно должно бы встретиться.

Майор Волин, тот самый непосредственный начальник, что дал старшему лейтенанту Комару разрешение заняться немного смешным делом о конце света, дал свое «добро» потому, что первой возникшей у него при докладе Комара мыслью была такая: видимо, создана, или создается, какая-то новая секта из числа тех, что проповедуют близкий Армагеддон и всеобщую гибель.

Держать такие секты в поле зрения следовало постоянно, поскольку это была, по сути дела (так это представлялось майору), все та же старая, добрая борьба идеологий, для участия в коей организация, в которой он служит, и была в свое время создана.

Но, выслушав доклад старшего лейтенанта и пролистав доставленную им тетрадь, майор ощутил полное разочарование: похоже, к сектантской деятельности все это не имело ни малейшего отношения.

Захлопнув тетрадь, он выразил свое неудовольствие в словах:

– Зря только время потеряли. И бензин сожгли. Пустышка.

И опустил глаза с потолка, на который смотрел, делая этот скрытый выговор, на подчиненного, которому сейчас полагалось признать свой промах. Однако, глянув, с удивлением понял, что старший лейтенант каяться вовсе не собирался.

– Что, не согласен?

Комар был достаточно опытен, чтобы ни в коем случае не пользоваться словами «не согласен» или другими в этом же роде. Вместо этого он деликатно проговорил: