Телевизор. Исповедь одного шпиона - [111]

По мнению наших источников, покойный граф Разумовский был тайным мужем русской императрицы Елисаветы Петровны; таким образом, его загадочная смерть может означать начало истребления старой аристократии, с недоверием воспринявшей переворот Екатерины, о котором мы писали в других наших статьях. Особое внимание русская разведка (так называемая Девятая экспедиция К. И. Д.) уделяет поискам внебрачной дочери Елисаветы и Разумовского, княжны Таракановой; в последний раз княжну видели на Кавказе, в ставке аварского короля.

Итак, украинский вопрос на сегодняшний день состоит в том, смирится ли Житомир под ударами русского штыка, или же окажет сопротивление московскому варварству, распространяющему свое влияние на Европу. Сегодня – Украина, завтра – Польша, а послезавтра наступит черед Германии и Франции… В памяти многих немцев до сих пор живы впечатления от русского вторжения; настало время назвать вещи своими именами и потребовать от европейских правительств поддержать несчастную, задыхающуюся под екатерининским гнетом Володимерщину…

Эта газета и сейчас при мне, monsieur le Ministre, и она – свидетельство великой и горькой правоты моих слов.

* * *

В тот же день я пришла к принцу Али и сообщила, что возвращаюсь в Европу.

– Я договорилась с французскими моряками с острова Бурбон, меня отвезут в Париж, а уже оттуда я доберусь до Санкт-Петербурга, где встречусь с друзьями своего покойного отца. Я не имею морального права жить здесь, в Багдаде, проводя время в празднествах и удовольствиях, когда моя страна погружена в траур…

– Простите, ваше высочество, – холодно сказал принц Али, – но я никак не могу этого позволить. Шахиншах Жамас дал мне совершенно другие инструкции на этот счет. Скоро вы станете четыреста второй женой нашего повелителя… Таким образом, его сын однажды станет русским царем, а сама Россия будет платить дань Персии…

– Ах вот оно что! – в сердцах воскликнула я. – Получается, все это время вы держали меня как бы в темнице…

– Нет, моя шемаханская принцесса, – засмеялся принц Али, и мне показалось, что птицы на его халате как будто запели арию из итальянской оперы: «Scioca! Sei sciocca! Sciocca tu!»[304] – Мы держали вас как бы в теплице, терпеливо ожидая, когда бутон распустится… Но теперь настало время платить по счетам…

– Никогда! – нервно закричала я. – Я никогда не предам свою родину!

Но было поздно: Али хлопнул в ладоши, и выбежавшие в комнату слуги немедленно заточили меня в самую темную башню багдадского дворца, с единственным маленьким окошком наверху.

* * *

Ночью я услышала за окном знакомые голоса, то были Кирпичников и Фурнье, спорившие о том, как лучше попасть на французский корабль, стоявший в багдадском порту, по суше, или же по Евфрату, на лодке. Потом в окно кинули веревку с крючком. Я прицепила крючок за ножку кровати и стала подниматься к окну. По счастью, окно оказалось достаточных размеров, чтобы кое-как в него протиснуться. По веревке я спустилась в лодку и обнялась со своими спасителями.

Как вдруг врата дворца распахнулись, и выбежали слуги, вооруженные саблями и мушкетами.

– Вот она! – закричал принц Али. – Хватайте принцессу!

Кирпичников поставил парус, и наша лодка быстро поплыла, подгоняемая ночным ветром, в свете серебряной багдадской луны. Наши преследователи тоже сели в галеру и поплыли за нами, ругаясь отборными персидскими ругательствами. Но наша лодка была быстрее.

– Осталось совсем недолго, – сказал матрос Кирпичников. – Уже виден французский корабль…

– И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят, – усмехнулся Фурнье.

Мы причалили к французскому фрегату и стали взбираться на борт. Над кормой развевалась королевская лилия, капитан стоял на носу корабля.

– Именем шахиншаха я приказываю остановиться! – раздался в блеске луны голос принца Али. – Клянусь пророком, мы объявим Франции войну!

– Французский корабль – это территория короля Людовика, – отвечал капитан корабля, – и мы вольны поступать, как ежели были бы в Париже. Поднимайте якорь!

– В таком случае, – воскликнул Али, – принцесса не достанется никому!

Он вскинул ружье и направил его на меня; я вздрогнула.

– Государыня! – крикнул матрос Кирпичников и заслонил меня казацкой грудью.

Раздался выстрел; Кирпичников схватился за сердце, счастливо улыбнулся, а потом упал с борта корабля прямо в бушующие воды Евфрата, где его тело немедленно сожрали крокодилы.

– Нет! Нет! – заплакала я. – Это я во всем виновата…

– Вы ни в чем не виноваты, – сказал Фурнье, набросив мне на плечи плащ из шкуры канадского медведя. – Он защищал вас, как верный слуга, и погиб, как герой…

Французский корабль тронулся и вышел в открытое море. Я была теперь совершенно одна, без денег, без единого родного человека; все вокруг меня были чужеземцы.

Глава семьдесят третья, в которой четвертый баталион исчезает

Говорит Магомет

То, что я увидел дальше, было похоже на дурной сон, уже однажды виденный: из Безумного леса[305] выдвигались одна за другой орты московитов, строившиеся в кареи. Все попытки остановить их были тщетны, воины Аллаха падали, сраженные ружейным огнем, не успев даже добежать, а всадники натыкались на выставленные штыки и пики, и казалось так, что и сам лес движется в нашу сторону. Московиты приладили пушки и открыли стрельбу по нашему лагерю у Козлуджи; одна граната упала и разорвалась рядом с палаткой сераскира.