Телевизор. Исповедь одного шпиона - [102]

Я жила у приемных родителей в Шлезвиг-Голштейне, в городе Киле. Это были бессердечные люди, постоянно попрекавшие меня куском хлеба. Меня заставляли убирать по дому, мыть посуду и вычищать золу в камине, хотя в доме были и слуги, и много еды, и видимых причин к тому, чтобы ежеминутно ругать малолетнюю нахлебницу, которая почти ничего и не съедает, не было. Хозяйку звали госпожою Перон, она была маленького роста, с жидкими волосами и крючковатым носом; единственное, что ее волновало в жизни, была ее родная дочь, Юлия.

– Юлия, душенька моя, не хочешь ли ты новую куклу? Посмотри, твоя старая кукла уже никуда не годится, давай мы купим тебе новую куклу, а старую выбросим на городскую помойку…

– Я хочу заводную куклу! Хочу, чтобы она двигалась и танцевала…

– Конечно, мы купим тебе заводную куклу…

Все блага жизни доставались моей так называемой сестре, у меня же не было ни кукол, ни красивых платьев, ни друзей. Целыми днями я сидела у окна, с раскрытым учебником французского языка, и горько вздыхала. Единственным моим другом был маленький котенок по имени Карл, а единственной подругой – внезапно появившаяся в небе комета, которую астрономы называют кометой Галлея и которая, якобы, предвещает судный день; но мне казалось, что это комета послана небесами с другой целью, что она знак моего благородного происхождения и моей выдающейся судьбы…

Так продолжалось девять лет, пока однажды в наш город случайно не приехал бродячий торговец книгами; это был грязный и оборванный старик с одним глазом. Была холодная балтийская зима, всюду лежал мокрый снег, в воздухе летали голодные чайки, иногда опускавшиеся на землю, чтобы поискать кильских шпротов.

– Не желаете ли приобрести новый учебник французског-го языка? – спросил у меня старик, глядя на мою потрепанную книжку.

– К сожалению, сударь, – вежливо поклонилась я ему, – у меня нет денег; я бедное дитя, которое даже не знает, кто его настоящие родители. Завтра мне исполнится уже десять лет, но никто не придет на мой день рождения…

– О, сударыня! – засмеялся продавец книг. – По долг-гу своей службы мне совершенно случайно известно, кто ваши настоящие родители. Вы дочь русской императрицы Елисаветы Петровны и ее мужа Алексея Разумовского, великого г-гетмана всея Украины, Запорожья и Володимерщины, да! Вы наследница двух великих-х, вечно враждующих между собой царств: Московского и Киевского; вы плод любви, как бы объединяющих-х эти два царства, дочь Ромео и Джульетты…

– Сударь! – закричала глупая девятилетняя девочка. – Ежели вы так всё хорошо знаете, отправьте меня к моим настоящим родителям…

Может быть, он великий волшебник, подумала я. Сейчас он достанет волшебную палочку и скажет «бриклебрит!», и я улечу в далекую татарскую страну, или же он даст мне хрустальные туфельки, я стукну каблуком…

– Конечно, отправлю! – весело сказал одноглазый старик. – Прямо сейчас…

С этими словами он вынул вдруг из-за пазухи большой черный пистолет и направил мне прямо в сердце.

– Видите ли в чем дело, юная сударыня, – уже без улыбки на лице проговорил он. – У меня для вас не очень х-хорошие новости. Ваша матушка Елисавета Петровна несколько дней тому назад скончалась в Зимнем дворце, в Петербурге; у нее внезапно пошла кровь г-горлом, и даже самые лучшие немецкие врачи и могущественные калмыцкие колдуны не смогли остановить сего кровотечения… Настуран, или Pechblende, идеальный яд, известный только некоторым алхимикам…[291] О, мой темный г-господин будет чрезвычайно рад, когда узнает о вашей смерти…

– Кто же ваш господин, сударь? – не помня себя от страха, шептала я. – Позвольте мне поговорить с ним, и, возможно, я смогу убедить его в том, что такая маленькая девочка, как я, не нанесет никакого вреда его ужасным планам мирового господства… Возможно, ваш господин говорит по-французски, я могу говорить и по-французски, и даже немного по-италийски…

– О, мой г-господин отлично говорит по-французски! – сказал одноглазый, сомневаясь, очевидно, не повредит ли убийство маленькой девочки (пусть даже политически мотивированное) спасению его вечной души. – Он прекрасно образован. Он очень просвещенный человек. Он открыл в своем королевстве (разумеется, темный господин должен быть королем со свои собственным темным королевством, подумала я) оперу и публичную вивлиофику, разбил прекрасные парки и сады, ввел чрезвычайно либеральные законы, свободу религии и печати, и даже взял к себе на службу этого г-глупого французского философа, Вольтера. Он у него что-то вроде редактора, который дает советы, как лучше преподнести публике свои сочинения. Так, например, мой г-господин написал восторженный трактат об учении Макьявелли, а г-господин Вольтер сказал: нет, ваше величество, у Макьявелли дурная репутация, нужно всё перевернуть и написать так, как будто вы с ним не согласны… Вы, конечно, уже дог-гадались, сударыня, как зовут моего повелителя… Простите, но я обязан вас убить…

Как вдруг раздался взрыв, всё вокруг заволокло дымом, и кто-то укрыл меня плащом, а потом потащил в сторону. Раздались выстрелы.

– Мой г-глаз! – закричал старик. – Вы х-хотели выстрелить в мой единственный г-глаз! Но у вас ничего не вышло; я еще вижу вас, а пуля прошла мимо, хотя и расцарапала мне висок…