Телестерион [Сборник сюит] - [49]

АДОНИС. Пора давно мне. Ждут меня друзья. Уже темно.

ВЕНЕРА. Так что же, что темно?

АДОНИС. Могу упасть.

ВЕНЕРА. Во тьме лишь зорче страсть… Пока природа не осуждена за то, что красоту с небес украла и воплотила в облике твоем, ты девственность бесплодную весталок и монахинь отбрось… Дай им власть, пришлось бы нам увидеть век бездетных. Будь щедр! Чтоб факел в темноте не гас, ты масла не жалей хоть в этот раз.

АДОНИС. Нескромная в любви, ты будишь похоть, к которой я питаю отвращенье. Любовь давно уже за облаками, землей владеет безраздельно похоть, и прелесть вянет, блекнет красота…

ВЕНЕРА. Моя ли прелесть, моя ли красота? О похоти ты знаешь больше ли меня? Я разве не о любви тебе твердила?

АДОНИС. Прощай! Уж скоро утро…

В сгущающихся сумерках ночи светлые силуэты Венеры и Адониса исчезают.

Взошедшее солнце озаряет лес и долину ярчайшим светом, но всего лишь на мгновенье, наплывают облака, и снова воцаряются предрассветные сумерки.

Из-за деревьев показываются две фигуры. По голосам это Молли и Шекспир.

МОЛЛИ. Как ночь Венера провела? В слезах и стонах, даже Эхо плакало в ответ ей. Но рассвет уж в небесах заметней предваряет солнечный восход, и жаворонок вьется с песней…

УИЛЛ. Ему же вторит голос твой певучий.

Проносится лай собак с полным впечатлением их бега.

МОЛЛИ. Казалось, день взошел… Собаки? Как! Что ж, будет настоящая охота?

УИЛЛ. Нет, это эльфы поднимают шум, я думаю…

МОЛЛИ (в испуге). Ты слышишь? Это разве понарошку? Земля дрожит от бега кабана!

Слышны визги собак и падение их тел. Молли порывается бежать, Шекспир удерживает ее. На опушке леса, где шло представление, показывается Адонис с копьем; на него несется кабан, косматый, тяжелый и прыткий, отбрасывая клыками собак, и те, отлетая, падают замертво, либо с жалким визгом убегают прочь.

УИЛЛ. Один Адонис, без друзей явился…

МОЛЛИ. Кабан-то настоящий, о, Уилл!

УИЛЛ. Конечно, настоящий, не актер. Шутить он не умеет и не любит. Пропал Адонис, юноша незрелый и для любовных схваток, и охоты, изнеженный чрезмерной красотой.

МОЛЛИ. Как можешь ты шутить, когда Уилли сейчас погибнет в схватке с кабаном?

УИЛЛ. Уилли? Там Адонис твой, Венера! Повержен вмиг он, весь в крови… Беги!

МОЛЛИ. О, нет! Пока жива сама природа, я знаю, что и он далек от склепа! Погибнет он — и красота умрет, и в черный хаос мир вновь превратится.

УИЛЛ. Так говорит Венера, ты на сцене.

На пригорке, где была разыграна сцена свидания Венеры и Адониса, Молли, подбегая, видит истекающего кровью Уилли, с ужасом, не веря своим глазам. Из раны в боку льется кровь и, кажется, травы и цветы пьют его кровь из сочувствия.

Все, кто бродил в лесу в течение ночи или спал где-то до рассвета, разбуженные лаем собак, сбегаются у пригорка, выглядывая из-за кустов и деревьев.

Адонис лежит, весь в крови, Венера склоняется над ним; она пристально глядит на рану, одну, другую, третью, и, словно впадая в безумие, хлопает глазами.

ВЕНЕРА. В нем два лица — и два здесь мертвеца! Или от слез двоится образ милый? О бедный мир, ты свой утратил клад! И кто теперь восторг в тебе пробудит? Цветы милы, так свежи их цвета, но с ним навек погибла красота! (Падает у тела Адониса навзничь, измазав лицо кровью, приподнимается.) Адонис мертв, так вот вам прорицанье: печаль в любви таиться будет, ревность сопровождать начало и конец любви и горе — радости сильней. И все ее сочтут обманной, бренной, грехом и похотью, причиной ссор влюбленных до убийств, до войн и смут. Раз губит Смерть моей любви расцвет, не будет счастия любви на свете.

СЭР ТОМАС. О чем она толкует?

ГРАФИНЯ. Да о веке христианском, в котором мы живем.

Венера вдруг склоняется, срывает цветок, расцветший, пока она оплакивала Адониса.

ВЕНЕРА. Цветок мой, сын прекрасного отца! Здесь на груди увять тебе придется, наследник ты, владей по праву ею!

Венера устремляется прочь, но тут же Молли возвращается назад, недаром два лица, два мертвеца двоились в ее глазах: Адонис превратился в цветок, Уилли лежал на земле, окровавленный, без движения, без дыхания. Кабан-то, она знала, она видела, был настоящий, отнюдь не актер в лохмотьях, как следовало.

Молли оглянулась в ужасе. Тут зрители подбежали к ней и тоже застыли в ужасе.

ГОЛОСА. Уилли умер? Мертв? Истек он кровью, возможно, от случайной раны… Ужас! Ужас!

Но тут проносятся звуки флейты и трубы, сопровождающие явление Оберона и Титании со свитой из фей и эльфов.

Хор фей оплакивает Уилли, эльфы убирают тело юноши венками и гирляндами из цветов, Титания все о чем-то умоляет Оберона, винясь в своем увлечении другом умершего, которого он нарочно превратил в девушку; наконец Оберон уступает и всех погружает в сон, с пробуждением от которого происшествия двух ночей все будут вспоминать, как сон.

ГОЛОСА. О чем они? То танец? Заклинание?

ОБЕРОН. Вы все сейчас заснете, и эльф в ночном полете вернет вас до утра, как было и вчера!

ГОЛОСА. Мы засыпаем? Уж проснулись. Сон!

Уилли оживает, сейчас видно, как он влюблен в Молли, и та не нарадуется на него.

Все воспоминают происшествия ночи, как сон.

ГЕНРИ. Уилл, друг мой, какие тут актеры! Без волшебства не обошлось, я знаю.