Телесные повреждения - [19]

На этот раз он назывался «Класс: у кого он есть, у кого нет». У Пьера Трудо был класс, у Рональда Рейгана не было. Бегать трусцой не классно, а заниматься современным танцем классно, но только если это делать в беговых штанах, а не в обтягивающем трико, в котором классно плавать; в нем, а не в купальниках с чашечками, которые совсем не классные.

— Что бы еще для не-списка? — спросили они ее, уже хихикая, заранее принимая ее ответ. — Как насчет Маргарет Трудо?

— Как насчет слова «классный»? — предложила она, и они не были уверены, что это смешно.

Проблема состояла в том, что она приобретает репутацию слишком переборчивой. Она об этом знает, до нее доходят сплетни. Люди начинают думать, что она не может закончить задание. В этом есть доля правды: все больше появляется вещей, которые она не может делать. «Не может» или «не хочет». Она хочет сказать что-то достойное. Что есть ребячество. Трата нервов, для себя она это решила. Это началось еще до операции и теперь усугубляется. Может быть, у нее кризис середины жизни? Как-то рановато. Возможно, это Грисвольд засел у нее в голове: если не можешь сказать ничего дельного, лучше молчи. Нельзя сказать, чтобы эта максима там когда-нибудь кого-нибудь останавливала.

Два месяца назад ей предложили хорошую работу, очерк для «Пандоры» из серии «Женщины Успеха». Балерина, поэтесса, исполнительный директор сыроварной компании, судья, дизайнер, специализирующийся на туфлях со сверкающими накладками на мысках. Ренни хотела взять дизайнера, но ей дали судью, потому что ожидалось, что ее будет трудно раскрутить, а в Ренни верили.

Ренни не была готова к той панике, которая ее обуяла в первый же день работы. Судья была достаточно мила, но что у нее спросить?

— Как это быть судьей? — спросила она.

— А как это вообще, быть кем-то? — вопросом на вопрос ответила судья, которая была только на год старше Ренни. Она улыбнулась. — Это работа. Я ее люблю.

У судьи было двое прекрасных детей и обожающий ее муж, которого совсем не волновало, как она проводит время в суде, поскольку был вполне удовлетворен своей собственной работой. Жили они в очаровательном доме. Ренни не могла придраться к этому дому, наполненному картинками многообещающих молодых художников; сфотографироваться судья решила перед одной из них. С каждым новым вопросом Ренни чувствовала себя все более молодой, бессловесной и беспомощной. Судья имела все, и Ренни начинала это рассматривать как личное оскорбление.

— Я не могу это написать, — сказала она редактору «Пандоры». Редактора звали Типпи, она была приятельницей Ренни. Когда она открывала рот, речь из нее сыпалась с телеграфной частотой.

— Она сдвинута на том, чтобы все держать в своих руках, — сказала Типпи. Она держит интервью под контролем. Тебе надо все перевернуть, сместить огонь на нее. Наши читатели хотят видеть в них людей; несколько трещин в броне, немного человеческой боли. Неужели ей не приходилось страдать по пути наверх?

— Я у нее спрашивала, — сказала Ренни. — Нет, не приходилось.

— Что тебе надо сделать, — сказала Типпи, — это спросить, нельзя ли тебе поболтаться с нею рядом. Ходи за ней целый день. Где-то там зарыт сюжет. Как она ощущает себя со своим мужем в постели, ты ее спрашивала? Раскопай ее подноготную, вдавайся в мельчайшие детали, имеет значение все, что накручено у них внутри. Что она испытывает в постели наслаждение или любовь, — это существенно. К ним надо подольше цепляться и рано или поздно они расколятся. Тебе нужно копать. Нет, не в поисках грязи, раскапывай только то, что есть.

Ренни взглянула через грязный стол на такую же грязную Типпи. Она была на десять лет старше Ренни, с жирной нездоровой кожей, под глазами мешки. Она курила сигареты одну за другой и пила слишком много кофе. Носила зеленое, что ей не шло. Она была хорошей журналисткой, она выиграла все мыслимые премии прежде, чем стала редактором, а сейчас рассказывает Ренни, что надо лезть к другим людям в души. Женщина Успеха.

Ренни пошла домой. Она просмотрела, что уже написала про судью и решила, что; все-таки это и есть истина. Вытащила страницу и начала новую.

«Раньше профиль обычно обозначал изображение чьего-либо носа со стороны, — писала она. — Теперь он предполагает взгляд изнутри». Это все, чего она достигла.

Ренни берет свой фотоаппарат, на всякий случай. Она, конечно, не большой спец, и она это знает, но основам фотографии она заставила себя выучиться, поскольку убеждена, что это расширяет ее возможности. Если можешь и писать и снимать, то можешь попасть почти повсюду, по крайней мере, так говорят.

Она берет мимеографическую карту Квинстауна и туристическую брошюру со стола регистрации. «Святой Антонио и Святая Агата» гласит брошюра. «Откройте для себя наши солнечные острова-близнецы». На обложке изображена хохочущая загорелая белая женщина на пляже, одетая в цельнокройный купальник с полосой на груди. Рядом с ней на песке сидит чернокожий мужчина в большой соломенной шляпе и держит кокосовый орех с двумя торчащими из него соломинками. За ним прислоненное в дереву мачете. Он смотрит на нее, она смотрит в объектив.