— А почему вы так грустно вздыхаете?
— Ты еще маленький, тебе не понять.
— Мне семнадцать лет!
— Маленький, маленький… — она обняла его за плечи, прижалась щекой, зашептала в ухо: — У тебя уже есть девушка? Ты понимаешь, о чем я?
— О чем? — Сережа не понял и чуть отстранился, а она обнимала его, прижималась к нему вся и шептала: — Вот я и говорю, совсем маленький, ты меня должен слушаться. Ну-ка, — она оттолкнула его, вздернула юбку и приказала: — Поцелуй ножку!
Сереже было стыдно, что у него такие большие сатиновые трусы. Папины. И еще стало обидно, когда она потом, ловко извернувшись, вытащила из-под вышитой подушки свежее махровое полотенце. Значит, она заранее всё знала? Готовилась? Но она очень красивая была и сладкая. У него больше никогда не было таких девушек, и женщин таких тоже, во всей его длинной взрослой жизни. Они с тетей Ниночкой еще два раза вот так встречались, в этой комнате, всего, значит, три раза, а в последний раз она пальцем провела ему по губам сверху вниз — плям! Засмеялась и сказала: «Женись, маленький! Но в гости все равно приходи!».
Он женился, конечно же. И в гости приходил, с женой, с женой и сыном, и с внуками, и, честное слово, руку на сердце положа — начисто забыл этот милый и глупый случай.
А вот теперь вдруг вспомнил.
— Тетя Ниночка, — сказал он. — Двадцать пятое августа. Атомная бомба.
Сполз со стула и сел на пол перед ее коляской.
— Чего тебе? — спросила она.
Он поцеловал ей коленку, твердую, как будто железную, у него потемнело в глазах и сильно стиснуло сердце. Он подумал, что это прекрасная смерть, у ног первой и самой любимой женщины, но из последних сил поднял голову, а она снова провела ему пальцем по губам. Плям! Она засмеялась, тьма вдруг отхлынула, стало легче дышать, и он понял, что жизнь все еще продолжается — больно, унизительно, нестерпимо.
Но терпеть оставалось совсем недолго. Минут пять.
