- Уж не собирается ли господин профессор ехать куда-нибудь?
- Вот именно. А что?
- Господин профессор, верно, запамятовал о своем распоряжении сказать репортерам, что его нет дома, но я точно выполнил поручение.
- А они до сих пор торчат у подъезда?
- Они решили дождаться вашего возвращения. Уселись на лестнице.
- Вот незадача! Неужели они просидели всю ночь?
- Кто их знает, господин профессор. Может, и так. Число их оставалось неизменным, но лица менялись.
- Вы хотите сказать, что на смену одним приходили другие?
- Совершенно верно, господин профессор. Осмелюсь спросить, вы не рассердитесь, если я кое-что скажу?
- Конечно, нет, Давид, говорите смело, не стесняйтесь.
- Господин профессор, эти молодчики не настоящие репортеры.
- То есть как не настоящие? - Мне вспомнились крикливые заголовки газет о таинственных двойниках, я уже совсем было собрался отчитать Давида, но в моем голосе зазвучали скорее умоляющие, чем гневные, нотки:
- Бог мой, значит и вы о том же? Как это не настоящие?
Давид искоса взглянул на меня, в глазах его светился странный огонек. Я понял: Давид догадался, на что я намекаю, он знает решительно обо всем.
- Нет, господин профессор, это не то, что вы имеете в виду. Я этому ни на грош не верю.
- Чему именно?
- Стоит ли об этом толковать, господин профессор…
- Нет, мне интересно, что же именно я имел в виду? Чему вы не верите?
- Наша экономка вчера жаловалась. Оказывается, у бакалейщика все подтрунивают над ней: мол, она не та, за кого себя выдает, а искусственная, потому как господин профессор маг и волшебник…
- Волшебник?
- Право, они ее до слез довели: заладили, что господин профессор маг и волшебник, и все тут. Какой-то бесстыжий пытался даже пощупать ее своими лапищами, чтобы убедиться, всамделишная ли она. Ну, уж тут она сумела постоять за себя! Вы же знаете, какая она добродетельная женщина, наша экономка Стреме. О ней не скажешь, что она дитя несмышленое, да и язык у нее подвешен так, что дай боже… Да… А все же я скажу: никакие они не журналисты.
- Как вас понять, Давид? Только что вы уверяли, что не верите в волшебников…
- Ну да, не верю. Я ведь что хочу сказать? Вовсе они не репортеры, а сыщики.
- Почему вы так думаете?
- Я узнал одного из них. Еще с прошлого года помню, когда расследовали убийство.
- Какое убийство?
- Разве вы забыли, господин профессор? Старика Ганделлера прикончили в особняке, что на углу Крети и Френолли. Вы и старика не помните?
- Никогда о нем не слыхал.
- Хороший был человек, царство ему небесное. На деньги позарились, вот и убили…
- Хорошо, хорошо, что еще говорят у бакалейщика?
- Всякий вздор. Дескать, каждому работяге придется теперь вкалывать как бы за десятерых, поскольку-де его размножат в десяти экземплярах, а получать жалованье он будет на одного…
- Значит, они, по-вашему, сыщики?
- Как пить дать, господин профессор, можете не сомневаться.
- А за черным ходом они тоже наблюдают?
- В сад я их не пустил. Но, кто их знает, может шпики подстерегают вас за пригорком. Пойти поглядеть?
- Нет нужды, Давид. Там они или нет, все равно я должен идти. Мне нечего их бояться. Может, они вовсе и не за мной следит.
Заметив во взгляде Давида плохо скрываемое любопытство, я решил растолковать ему смысл своих слов:
- Видите ли, возможно, им поручили оберегать меня от назойливых репортеров и непрошеных посетителей. Вы же сами рассказываете, что всякие вздорные слухи и вымыслы в связи с моим изобретением взбудоражили людей и посеяли немалую смуту. Машина заправлена?
- Сию минуту узнаю, господин профессор. Вызвать шофера?
- Нет, я поведу сам.
Все, что я сказал Давиду о детективах, не было простой уверткой. Я не сомневался, что они выслеживают моего теледвойника, с тем чтобы схватить его, если он «вернется домой». Вот почему я совершенно спокойно, по крайней мере внешне, направился к выходу. Правда… Если уж быть откровенным до конца, то признаюсь, спокойствие это не было таким уж безмятежным. Я все время помнил, что «репродуцированный Бирминг» внешне - моя точная копия, вылитый мой портрет, особенно когда молчит… Но стоит только ему заговорить, и его сразу же можно отличить от меня, он начинает рассказывать такое, о чем я никогда не стал бы распространяться. Возможно, ему удалось отвести от себя подозрения именно потому, что он столь пространно говорит об изобретении. В самом деле: кому придет в голову, что какой-то аппарат, сделанный руками человека, станет выдавать себя за изобретателя, который его создал?!
Не успел я выйти, как вооруженные фотоаппаратами детективы, словно по команде, бросились ко мне и, окружив плотным кольцом, рьяно пытались протиснуться как можно ближе. Форменная свалка и даже потасовка, которую они устроили вокруг меня, не походила на действия полицейских. «Может быть, Давид все-таки ошибся? - подумал я. - Или они пока не раскрывают своих подлинных намерений?» Как бы там ни было, придется сделать вид, будто я ни о чем не подозреваю. Поэтому, упорно пробиваясь к машине, я безмятежно произнес:
- Чудесная погода, не правда ли, джентльмены?
Мнимые журналисты даже опешили от неожиданности. Услышав столь глубокомысленное высказывание, произнесенное непринужденным тоном, они невольно посторонились, уступая мне дорогу.
