Текущая информация - [30]

Мeжду Бeнeдиктoм и Рoубeкoм?

Я c coмнeниeм вcлушaлcя в ceбя.

Тo, чтo я уcлышaл, мнe coвceм нe пoнрaвилocь.

Чтo-тo врoдe шoрoxa бeлoй прocтыни, пoнeмнoгу cпуcкaeмoй из oкнa.

Я прeдcтaвил ceбe этo в дeтaляx.

Дeтaли нe пoнрaвилиcь мнe eщe бoльшe.

Я пoгacил oкурoк o крaй бaчкa и пoшeл к чeрнoй лecтницe зa кaфeдрoй бaлтийcкиx языкoв.

Я ужe вышeл нa плoщaдку, кoгдa cзaди прoзвучaл, нaкoнeц, этoт гoлoc.

- Послушайте, - cкaзaлa oнa, - у вac ecть дecять минут?

8

Минут сорок я уже стоял рядом с ней на мосту через Чертовку и смотрел на это их знаменитое мельничное колесо, которое неотвратимо наезжало на меня как местная версия колеса судьбы. Мощные лопасти одна за другой уходили в воду, беззвучно и безостановочно, словно продолжал еще где-то молоться хлеб наш насущный, Господом благословенный и дозволенный к приему внутрь. Но внутри у меня было пусто.

- Я, как у нас говорят, "пражанка от Влтавы", - сказала Стефания, опираясь о парапет. - Вы знаете, что здесь, на Кампе, живет водяной?

Нет, этого я не знал. Зато я знал, как пройти ближайшим путем от Горних Мехолуп до Скалки.

- Вы живете в Мехолупах? - спросила Стефания.

- Снимаю, - сказал я. - А вы?

- Я тоже, - сказала Стефания.

- Вот тебе и "пражанка от Влтавы", - сказал я.

- Детям лучше жить отдельно от родителей, - сказала Стефания.

У нее был глуховатый голос, словно она говорила в нос, но в этом не было гнусавости, а было что-то такое, от чего у меня холодела спина. Впрочем, может быть, это было от речной сырости. Кампа в конце октября была не самым теплым местом для прогулок.

В последний раз я был здесь прошлой осенью, когда Дарья сказала, что хорошо бы нам видеть друг друга как можно реже. И вообще жить в разных домах. Разных районах города. Разных странах. А еще лучше, на разных материках.

Мы стояли над Чертовкой и смотрели на мельничное колесо. Мы смотрели как оно величаво вращается, целиком занятое собой, как оно мелет черную осеннюю воду, и молчали.

- Сколько вы здесь? - спросила Стефания.

- Пять лет, - сказал я.

- Привыкли?

- К этому нельзя привыкнуть, - сказал я. - Можно только смириться. В частности, и с тем, что нельзя привыкнуть.

Шум воды, падающей с колеса, заглушал шорохи листьев, которые сыпались с единственного дерева у моста.

Стефания стояла, опершись на парапет.

У нее была короткая стрижка. Правая прядь русых волос длиннее, чем левая. Она закрывала ей часть лба.

- Вы мне хотели что-то сказать, - напомнил я.

- Вы много знаете, - сказала Стефания. - Очень много. Вы, наверное, ничего не успели сделать?

- Я? - спросил я. - Где?

- Дома.

- Ах, дома, - сказал я. - Вы что имеете в виду?

- Что вы вообще делали?

- А вы?

Стефания обхватила себя руками за плечи.

- Я жила, - сказала она. - Думала.

- Я тоже, - сказал я. - Думал.

- Прозой или стихами? - спросила она, глядя на мельничное колесо.

Я засмеялся.

- Все-таки вы ведьма, Стефания, - сказал я.

Она резко повернула голову. У нее были зеленые кошачьи глаза. А мне казалось, что они голубые.

- Я не ведьма, - сказала она на родном языке. - Нэйсем чародейнице.

- Да что вы, Стефания? - спросил я.

Она снова смотрела на колесо.

- Стихами, да?

- Стихами тоже, сказал я.

- Ну прочитайте что-нибудь.

- Стихи на чужом языке трудно воспринимать, - сказал я. - Да еще с голоса.

- Не бойтесь, - сказала она. - Я пойму.

- Я жив, пока я жив, - сказал я, - пока я жид. Это понятно?

Она кивнула, глядя на черную воду.

- Что же вам здесь может быть понятно? - спросил я. - Ведь "жид" по-чешски и "жид" по-русски это разные люди.

- То есть? - спросила Стефания.

- Чешский "жид" это русский "еврей", - сказал я, - а русский "жид" это чешский "жидак", это вам понятно?

- Нет, - сказала Стефания.

- Ладно, - сказал я. - В России я всю жизнь был "жидом". Эмигрировал, чтобы не слышать это слово. И попал в страну, где "жид" это официальное название еврея. Ну не смешно ли, а?

- Действительно, смешно, - сказала Стефания.

- Не вижу в этом ничего смешного, - сказал я.

Мы помолчали.

- Слишком большое значение вы этому придаете, - сказала Стефания.

- Чему этому? - спросил я.

- Еврейской теме, - сказала Стефания.

- Ну конечно, - сказал я.

- Прочтите лучше стихи, - сказала Стефания. - Я пойму, честно.

Я посмотрел на нее. Я почувствовал, что уже устал. Еще до всех этих дурацких объяснений. Если бы все это мне снилось, я бы уже завыл. Но мне это не снилось.

Я прочел десятилетней давности строчки. Теперь уж все равно было, кому их читать.

Я жив, пока я жив, пока я жид,

который жизнь по-русски говорит,

когда вокруг забвения дыра

и сам ты весь на волоске пера.

Иначе не могу и не хочу.

Иначе - обращаются к врачу.

Иначе шеей пробуют петлю,

вот этого я очень не люблю.

Люблю лицо, а не винцо, люблю права,

от коих не одна кружилась голова,

еще страну, где жид всегда герой,

еще себя, - за то, что я такой.

Я достал сигареты.

- Давно не читал стихи девицам, - сказал я.

Стефания выпрямилась и закурила от моей зажигалки.

- У вас все в таком духе? - спросила она.

- В каком таком?

- Ну, в таком, - сказала она, - не могу найти слово.

- Попробуйте по-чешски.

- По-чешски тоже не могу, - сказала она.