Техподдержка - [42]

Леха крепко вцепился в спинку кресла. Руки дрожали.

– Ты уверен, что тебе не нужен глоток бренди?

– И так хорошо, – прохрипел Леха пересохшим горлом. – Воды…

Ему и правда было хорошо. Стало хорошо. Только стыдно, что перетрусил. Сейчас, когда страх отступил, Леха сам не мог понять: чего он, собственно, боялся? Подумаешь, старое летучее корыто исполнило боевой заход, демонстративно наглый. Потому и наглый, что А-10 всего лишь обозначил намерения. Так не воюют штурмовики против зениток. Это был просто обмен любезностями: их задача – сунуть нам под нос «фак», а наша – не поддаться на провокацию. Все улыбаются и машут. Все понимают, что никакой А-10 даже в лучшие свои дни не полез бы на «Тунгуску» прямо в лоб. Только вдвоем, а лучше целым звеном, на бреющем, с разных направлений. Он же не дурак. У этого бородавочника, образно говоря, прописано в генетическом коде, что «Тунгуску» нарочно выдумали для укрощения таких, как он.

«Один я ничего не понял. Дал волю нервам, потерял способность думать – и ведь не в бою, а всего-то в обстановке, приближенной к боевой.

Наверное, я не создан для всего этого…»

Наверное, дело в том, что воевать – страшно. Отбивая внезапную атаку, даже рядовой маркетолог «Рособоронтеха» способен на подвиги: ты посади его в БШМ, покажи, где красная кнопка, и увидишь, что маркетологу сам черт не брат. Но если надо с холодной головой стоять и выжидать, пока на тебя надвигается опасность… Для такого нужны особенные маркетологи, специально обученные, с психикой командира противотанкового расчета.

Но ведь ты сейчас и есть командир. Тебе нельзя бояться. Рамона, со всей ее подготовкой и железной выдержкой, – тактик, а ты определяешь стратегию. От твоих решений зависит ваше будущее.

Выше нос, товарищ Филимонов, командир боевой машины.

Рамона передала бутылку, он сделал несколько экономных глотков. Мало ли, что будет дальше, воду надо беречь. Стоило бы закрыть люки и включить кондиционер, но… Тоже успеется. Есть вещи поважнее, чем твое самочувствие. Рамона вроде бы не страдает от духоты, а ты – потерпишь. Сначала запасем энергию. Леха сейчас прямо-таки физически чувствовал, как по медным нервам машины бежит живительный ток, заряжая аккумуляторы.

От двигателя на башню приходила довольно заметная вибрация, да и пыхтел-тарахтел он в подполье отнюдь не шепотом, но это совсем не раздражало, а наоборот, придавало уверенности. «Избушка» сейчас казалась живой, как никогда, полной сил, готовой защищать и служить.

Леха поймал себя на том, что очень рад за «Избушку». Она хорошо себя чувствует – и ему становится легче с каждой секундой.

Странное, непривычное ощущение.

Но, в общем, понятное. Совсем недавно Леха окунулся всей душой в ту бездну отчаяния, с которой знакомы только военные. Это когда боевая машина, выполнив задачу на последнем издыхании, вытащив тебя из беды, вдруг становится грудой железа, и ты ничего не можешь сделать. И вроде ни в чем не виноват – тебя учили только нажимать на кнопки и прикидываться умным, – но всё равно ты сволочь и предатель. Ты успел полюбить машину, ты благодарен ей, и теперь проклинаешь себя за то, что плохо изучал ее материальную часть. Да, самое ценное и важное на войне механизмов – экипаж, а техника – расходный материал, это все знают, тысячу раз да. Оставь машину и беги, твоя голова стоит намного дороже, а машину новую дадут. Но откуда тогда чувство, будто ты не мертвый шагоход бросаешь, а раненого друга? Не потому ведь, что у стального товарища две ноги.

Просто он хотя и стальной, но – товарищ.

Господи, подумал Леха, а как же остро это всё переживает Ломакин, с его-то железными нервами и умением сливаться с машиной воедино? Конечно, вряд ли под ним подбивали технику с тех пор, как он заимел эскобарский нейрошунт; нет ему больше такого доверия, чтобы посылать в «горячие точки планеты». Но ведь Олег Иванович испытатель, гоняет на предельных режимах и вполне может чувствовать поломки, будто свою родную боль… Секундочку, а каково вообще придется военным операторам завтрашнего дня – буквально завтрашнего, – когда все будут с шунтами? Кто-нибудь подумал об этом? Зажигать и нагибать усилием мысли, сидя с закрытыми глазами внутри бронекапсулы, здорово, а совсем хорошо – сидя от нее километров за тысячу.

Но что случится, когда зажгут и нагнут тебя?..

– Похоже на легкую пехоту. Ты это видишь?

Леха очнулся и схватился за очки.

С тыла надвигался рой крошечных белых точек. Действительно, похоже на легкую пехоту. Думают, что мы их в лесу не разглядим, идут совсем без маскировки, светят железом напропалую.

Или не скрываются нарочно?

– До ста человек в пешем строю, – сказала Рамона. – Судя по засветке, могут нести что-то нештатное. И у них плохо с маскировкой. Это не похоже на пехотную роту Лимпопо. Не понимаю, кто они. К сожалению, наши возможности по дальнему обнаружению целей ограничены, мы слишком поздно их засекли и не знаем, откуда они подошли. Направление могло бы дать подсказку.

– Сколько им до нас, как ты думаешь?

– Чуть больше двадцати минут.

Леха всматривался в белые точки – и пытался сообразить, что ими движет. Они ведь должны понимать: наши пушки скосят этот чахлый лесок подчистую. Да мы и сосновую чащу срубим под самый корешок, от нас за деревом не отсидишься, разве что за какой-нибудь секвойей.