Техники семейной терапии - [114]

К сожалению, мы, терапевты, плохо усвоили эту аксиому. Хотя на словах мы отдаем должное сильным сторонам семьи и говорим о них как о матрице развития и исцеления, мы обучены быть психологами-ищейками. Инстинкт велит нам "найти и уничтожить" — обнаружить психологическое нарушение, прицепить к нему ярлык и искоренить его. Мы — "специалисты". Мы — обученный персонал, заслуживший право на защиту нормы разработкой и поддержанием типологии, которая определяет всякие отклонения как душевную болезнь. По иронии судьбы, это выслеживание отклонений основывается на такой модели нормы, которая в лучшем случае туманна и не- дифференцирована. Словно ученики чародея, мы оперируем смесью мудрости, технологии и невежества. Связанные преобладающими культурными традициями своих институциональных контекстов, мы исследуем патологию, подобно врачу, который пытается идентифицировать вирус, — формулируя все новые определения отклонений. Каждые несколько лет сообщество специалистов по душевному здоровью осуществляет ритуальный пересмотр своих диагностических категорий. Некоторые заболевания исключаются из них, и соответствующие виды поведения возвращаются в категорию нормальных. Самый последний такой ритуальный пересмотр вернул здоровье всем гомосексуалистам, которые еще накануне зачислялись в категорию душевнобольных.

Недостатки семьи

К счастью для семейной терапии, терапевты не смогли разработать такие диагностические категории семей, которые позволяли бы относить одни формы семей к числу нормальных, а другие считать отклонениями; если нам повезет, мы никогда их не разработаем. Однако нам мешает общепринятый взгляд, противопоставляющий "семью" и "индивида" и определяющий жизнь как героическую борьбу между частью и целым. Семейные терапевты знают, что человек — это холон, однако необходимое в данном случае состояние принадлежности к холону почему-то определяется как поражение — утрата собственного "я".

В своем крайнем проявлении это культурное и эстетическое предпочтение, оказываемое индивиду как целому, заставляет рассматривать семью как врага индивида. Эшли Монтегю считает семью "институтом, систематически вызывающим у своих членов физические и душевные заболевания". Сьюзен Зонтаг рассматривает современную нуклеарную семью как "психологическую и моральную катастрофу… тюрьму сексуальной репрессии, игралище непоследовательности и моральной распущенности, музей собственничества, фабрику для производства чувства вины, школу себялюбия"1.

Современный человек, живущий во все более непредсказуемом обществе и противостоящий постоянно усложняющемуся миру, проявляет свою борьбу с обществом в собственной семье — микрокосме общества в целом. Поэт Филип Ларкин приходит к выводу:

Они портят вам жизнь, ваши отец и мать,

Даже если сами того не хотят.

Они передают вам все свои недостатки

И сверх того — кое-какие новые, специально для вас.

Но им тоже в свое время испортили жизнь Идиоты в старомодных шляпах и сюртуках — То своей слащавой строгостью, То своей постоянной грызней.

Страдание передается от человека к человеку, Становясь все глубже, как море далеко от берегов. Беги прочь как можно скорее И не заводи детей сам2.

Психиатр Р.Д. Лэйнг, учинивший крестовый поход против семьи в защиту индивида, отмечает: "Самый первый акт жестокости против среднестатистического ребенка — это первый поцелуй матери". Описывая собственную семью, Лэйнг замечает: "Сколько я себя помню, я всегда пытался понять, что происходит между этими людьми. Если я верил кому-то из них, я не мог верить никому другому". О своем отце он пишет: "Мой отец считал, что его отец "систематически" убивал его мать на протяжении многих лет. В последний раз, когда "его нога была в нашем доме" (по словам моих родителей), играло радио; он сел и велел моей матери его выключить. Мой отец сказал матери, чтобы та не вздумала это делать. "Старый Папа", как называли деда, снова велел моей матери его выключить. И так далее. В конце концов мой отец сказал: "Это мой дом, и радио будет играть, пока я сам не велю его выключить!" Старый Папа воскликнул: "Не смей говорить так со своим отцом!" Мой отец сказал: "Вставай и убирайся отсюда!" Старый Папа снова напомнил ему, с кем он говорит. Мой отец заявил, что прекрасно знает, с кем говорит, поэтому и сказал, чтобы он встал и убирался вон. Старый Папа не двинулся с места, после чего мой отец подошел, чтобы взять его за шиворот и выкинуть из дома. Началась драка. Старому Папе было за пятьдесят, моему отцу — за тридцать. Драка шла по всему дому. В конце концов мой отец повалил Старого Папу навзничь на кровать и ударил его по лицу так, что пошла кровь. Потом он затащил его в ванную, затолкал под душ, окатил холодной водой, вытащил мокрого и залитого кровью, подволок к двери, вышвырнул на улицу и выбросил вслед его кепку. Потом отец, стоя у окна, смотрел, сумеет ли Старый Папа уйти или уползти прочь. "Он очень хорошо держался, — сказал отец. — Надо отдать ему должное"3. Однако конструкция, созданная здесь Лэйнгом, подкрепляет лишь его собственное мировосприятие. Он преподносит определенные узкие аспекты внутреннего опыта своей семьи как всеобъемлющие универсалии. Очевидно, вместо этого вполне можно было отобрать другие компоненты взаимодействий между членами семьи.