Техника игры в блинчики - [68]

— Как страшно жить… — прошептала она, но, судя по выражению глаз и плавному движению губ, жить ей было отнюдь не страшно, а напротив, восхитительно и прекрасно.

— Мы едем завтра утром, — сказал Раймон, позволив, в конце концов, улыбнуться и себе. — Вернее, летим. На самолете, — уточнил он для "блондинок".

— Так быстро? — в глазах Виктории уже кружило хоровод любовное безумие, но слова Раймона она услышала и поняла правильно.

— Ты забыла, красавица, — он обнял ее и с нежностью прижал к груди. — Ты забыла, что у тебя лучший в мире импресарио…

Ну не рассказывать же ей, — тем более, сейчас, в этот странный миг, случившийся между явью и грезой — чего это стоило! Но оно того стоило, если разглядеть, как разглядел Виктор, волшебное сияние, вспыхнувшее вдруг в голубых глазах Виктории. И хотя Раймону не слишком нравилась идея, тащить "диву Викторию" в страну, охваченную гражданской войной, ее счастье — даже минутное — оправдывало многое, одномоментно отменяя и многое другое.

"Я безумец!" — твердил он себе, бешеным метеором проносясь по Парижу: визы, фрахт самолета, уговорить музыкантов, согласовать в испанском посольстве сроки и даты, расценки и маршруты.

"Я безумец!" — он мог себе позволить быть искренним перед самим собой. Хотя бы перед собой. Хотя бы мысленно. И, разумеется, был прав: чистейшей воды безумие, и главный негодяй пьесы именно он, поскольку не остановил этот "дикий каприз", удавив "инициативу масс" в самом зародыше. Однако сделанного не воротишь, а не сделанного не сделаешь. И более того. Сколько бы — пусть и перед самим собой — не изливал желчи Раймон Поль, как бы ни сетовал на капризы блондинки-Виктории и себя дурного, идущего "на поводу у бабы", он все равно метался по Парижу, точно наскипидаренный кот, "покупал и продавал", договаривался и ругался, согласовывал и платил… Но, в конце концов, ему было, что принести Виктории вместо цветов и чем ее удивить…

* * *

— Спишь? — едва слышно спросила она.

— С ума сошла? — так же шепотом удивился он.

— Почему сошла? — она чуть повернулась к нему, придвигаясь, и он почувствовал прикосновение ее груди к своему плечу.

— Ну, так чего тогда спрашиваешь? — "проворчал" он, оборачиваясь к ней лицом. — Разве может шевалье спокойно уснуть рядом с обнаженной женщиной?

— А неспокойно? Если ты шевалье, то…

— Всю жизнь должен не покидать седла.

— Ну… — он знал, она улыбается.

— Это намек или приказ? — улыбнулся он в ответ.

— Грубоватый образ… — "надула губки" она. — Но по смыслу правильный… Атакуйте, месье!

* * *

На следующий день, в семь тридцать утра по среднеевропейскому времени они — Виктория и Раймон, и еще с дюжину музыкантов и "приравненных к ним лиц", — вылетели из нового парижского аэропорта Виленьи-Орли на зафрахтованном Раймоном Полем новеньком Potez 62, взявшем курс на Испанскую республику.

3. Степан Матвеев / Майкл Мэтью Гринвуд. Турин, Королевство Италия, 12 января 1937 года

"Да-а-а… Угораздило же выбрать место для житья в Турине — практически мечта охотнорядца. Пять кабаков, две гостиницы и синагога с еврейской религиозной школой. Есть где спать, где пить и кого бить", — Степан невесело рассмеялся и подумал, что поделиться удачной шуткой не с кем — Фиона не поймёт, да и ни к чему это, а остальные… Олег пропадает неизвестно где, может быть в Португалии, а может, вообще — в Палестине, Витька в данный момент наверно уже в Испании с Татьяной, а Ольга…

"А Ольге сейчас, пожалуй, как никому из нас, не до шуток".

"Вот так. Простые радости жизни — спать, пить, бить. И всё это в окружении святых и князей", — так думал Степан, входя в кафе, расположенное наискосок от гостиницы и практически напротив синагоги. Иронией судьбы и итальянской топонимики квартал, где находилась его гостиница, находился в обрамлении улиц Святого Пия V, не менее святого Ансельма и какого-то князя Томмазо.

"В хорошей компании ещё и не то может случиться…"

Официант, узнав Матвеева, улыбнулся, вспомнив, вероятно, "уроки кулинарии", преподанные "сумасшедшим англичанином", и, не предлагая меню — он все уже знал и так — буквально через несколько минут расставлял на столе тарелки. Яичница, ветчина с зеленью, сковородочка с тонкими ломтиками обжаренного и шкворчащего в растопленном сале бекона, сыр и маринованные оливки. Исходящий паром кофейник, и непременный — куда же без него! — рогалик с маслом и джемом, венчали картину, вполне привычную для англичанина, но слегка шокирующую итальянцев с их врождённой нелюбовью к плотным завтракам.

"Вот что значит правильная дрессировка! Какие-то четыре дня, один строгий выговор официанту плюс слегка урезанные чаевые, и результат налицо — мои вкусы и пожелания здесь уже запомнили и воспроизводят практически без ошибок. Пусть и с приятными вариациями".

Оглядев раскинувшееся перед ним кулинарное великолепие, Степан блаженно улыбнулся, вспомнив, как четверть часа назад Фиона устроившись у него на коленях, невинно поинтересовалась, а не будет ли скучать "милый Майкл" если "его девочка" прогуляется немного по здешним магазинам? Да и к парикмахеру заглянуть не мешало бы и… так, слово за слово, нашлась добрая дюжина веских доводов в пользу того, чтобы встретиться за обедом, а лучше — за ужином, где-нибудь на пьяцца Сольферино.