Техника игры в блинчики - [14]
Да, и церковь со счетов сбрасывать не стоит. Антиклерикальной позиции левых — иногда просто самоубийственно неумной — противостоит многовековая католическая традиция, объединяющая националистов и многих из тех, кто пока колеблется в выборе стороны конфликта. А с политикой, проводимой местными властями по отношению к церкви и её служителям, стоит ожидать массового притока в армию Санхурхо, Молы и Франко немалого количества добровольцев. Это ведь Испания и Католицизм, а не Россия и Православие, притом ощипанное самими же самодержцами российскими…
"Н-да, заварили товарищи революционеры кашу…"
Мысль не случайная и отнюдь не проходная, поскольку один вариант истории Матвееву был известен, и ничего хорошего левым он не принес. А что следовало ожидать от нынешнего поворота дел?
Разумеется, приход регулярных частей Красной Армии изменил соотношение сил, резко накренив чашу весов в пользу сторонников республики. Но это только начало, а что потом? Да, пожалуй, охота на троцкистов и прочих не выдрессированных левых начнётся здесь гораздо раньше, чем в известной Степану истории, и скорее всего — будет более кровавой и не такой завуалированной. Только в итоге что? Ранний раскол Народного фронта, противостояние внутри антифашистского лагеря быстро переходящее в вооружённую фазу: война всех против всех, отягощённая фактической иностранной интервенцией. А как ещё назвать высадку советских войск в портах севера страны? Интернациональной помощью?
"Не смешно".
Но и националисты ворон не считают. Олег твердо сказал, что ни немцы, ни итальянцы "своих" не сдадут.
Что же делать? Не в смысле Чернышевского, а в самом прямом смысле слова. Им, попаданцам хреновым — что делать? Вероятно, пока имело смысл продолжать "гнуть свою линию", то есть, затягивать, как можно дольше возню вокруг Испании, вовлекая в орбиту конфликта новые страны. Похоже, это как раз тот случай, — пусть и звучит парадоксально, — когда ужас без конца послужит интересам мира гораздо лучше, чем ужасный и скорый конец. Притом любой конец: тот или этот.
А в результате — если получится, разумеется — могла бы возникнуть патовая ситуация, выход из которой возможен только в случае начала большой европейской войны. И не важно, с чьей подачи это произойдёт. Виновника всё равно назначат победители.
"И значит, стоит постараться, чтобы в рядах победителей оказалась и наша "чудная" компания. Почему бы и нет?"
Тем временем, "суета" вокруг собора Святого Семейства вплотную приблизилась к развязке. Назревал, так сказать, катарсис и было в нем, следует отметить, нечто древнегреческое.
"Геростраты, мать их!"
Вот на небольшом свободном пятачке перед дверями храма начала расти гора книг, альбомов, бумаг, свёрнутых в рулоны чертежей. Вот из раскрывшейся папки вылетели на мостовую беззащитно-белые листы с какими-то рисунками, эскизами. Вот, пыхтя и надрываясь, трое мужчин тащат нечто странное, угловатое…
"Да это же макет! — с отвращением понял Степан. — Макет…"
Тщательно выполненная из дерева и картона модель будущего собора. Модель мечты в масштабе один к пятидесяти… или к семидесяти… но сейчас это было неважно.
Резкий хлопок вспыхнувшего горючего вырвал Степана из задумчивости, близкой к состоянию прострации. Сваленные в кучу бумаги и макеты весело пылали, пламя уже поднималось до уровня витражных окон собора, и стены его, объятые огнём, казались плотью от плоти всепожирающей стихии, — настолько линии фасада гармонично сочетались с прихотливыми изгибами языков пламени.
Разгорающийся пожар привёл в неистовство толпу на улице. Многоголосый гомон перешёл в торжествующий рёв победившего человеческий разум исполинского животного. Масса существ — в принадлежности их к людскому роду у Степана вдруг возникли серьезные сомнения — сплотилась и, начала превращаться в одно целое. Воплощение чего-то древнего и безжалостного. Из толпы — в монстра, вызывающего не просто безотчётный страх перед неуправляемой силой, но повергающего в ужас одним только допущением наличия у него подобия разума и воли. Злой воли, исковерканного разума…
"Так вот он какой — Зверь из Бездны… — откуда-то из глубины сознания Матвеева появилась мысль изрядно удивившая его самого. То ли Гринвуд вдруг "ожил", то ли память предков совершенно некстати проснулась. — Предвестник наступления царства Антихриста. Или сам Антихрист. Враждебный всему людскому в человеках. И власть ему будет дана на сорок два месяца… Впрочем, кто ж теперь знает! Тьфу ты! Чертовщина какая-то!" — Степан сплюнул на мостовую и помотал головой, будто таким образом можно было стряхнуть чужие мысли, пришедшие непрошенными.
"Какой Зверь, какой Апокалипсис? Что за причуды? У убеждённого агностика, попавшего в тело безбожника-сибарита?"
Матвеев продолжал удивляться неожиданному взбрыку сознания, выдавшему на-гора из закромов памяти четко сформированный образ с явной библейской подоплёкой. Похоже, всё от того, что революционное безумие сродни религиозному и весьма заразно.
"А разновидность такого помешательства, — "назидательным тоном", словно учитель перед классом, констатировал Степан, — густо замешанная на анархизме и агрессивном антиклерикализме, ещё и способствует регрессу личности, милостивые государи. Да-с, ускоряет его, и вот полюбуйтесь. Всего несколько месяцев, и извольте: вместо человеческого общества — толпа приматов. Точно как сейчас. Даже не прайд, и уж тем более не племя, а так… аморфная масса. Гигантская амёба, руководствующаяся примитивными рефлексами и простейшими потребностями. Смертельно опасная, в том числе и для себя… Вот так-то! А то звери всякие непотребные мерещатся, конец света…"
