Тегле - [9]

Дальше Кондрахин слушать не стал. Вся сущность этой провинциалки, чиновничьей жены, Катерины Андреевны Сайфулиной, могла быть выражена лишь в одном выражении: чтобы все было, как у людей. Позже, когда пассажиры начнут готовиться ко сну, он легко воспользуется ограниченностью своей соседки, чтобы разузнать мелкие детали поведения обитателей этого мира. Погрузить в гипнотическое состояние почти любую женщину нетрудно, если она не рассержена, а уж такую дуру, как его попутчица, Юрий мог загипнотизировать при любых обстоятельствах.

Он вышел в коридор. Здесь несколько пассажиров громко беседовали о политике.

— Если Балканский Союз вступит в войну на стороне братьев по вере, — рассудительно витийствовал пожилой лысый господин в черном сюртуке и белой рубашке, — ему в спину ударит Италия. Да и турецкий десант через проливы долго себя ждать не заставит. Нет ни им резона воевать, ни нам на их помощь надеяться. А без них, возможно, и Турция с Италией нейтралитета придерживаться станут.

— Никак не станут! — худощавый бритоголовый татарин в теплом халате говорил с заметным акцентом, — турки с немцами в военном союзе состоят. Если Турция на Балканы не полезет, то вся их армия в армянских горах завязнет.

В разговор вступил третий пассажир, неопределенной внешности пожилой мужчина в легкой короткой куртке, открывающей узорный ремень на его синих шароварах.

— Я думаю, господа, важнее всего то, что будет делать Швеция. Стокгольм не связан договорами ни с кем. Они могут поддержать немцев, рассчитывая оторвать жирный кусок Речи Посполитой. А могут поддержать Речь Посполитую, чтобы прибрать к рукам Шлезвиг-Гольштейн.

— Кого бы шведы не поддержали, Англия сразу же вступит в войну на противоположной стороне, — уверенно заявил татарин.

Собеседники молча с ним согласились. Их внимание привлек стоящий на запасном пути состав, где под брезентом угадывались очертания танков. Господин в черном костюме предположил, что состав направляется на запад.

— Вполне может случиться, что он направится на Кавказ, — возразил пожилой.

Голос его был сух и скрипуч. Татарин скептически покачал головой:

— Что делать танкам в горах? Это тяжелые танки, тип "Вепрь", они боеспособны только на равнине.

— Тяжелые? — спросил господин в темном костюме.

Татарин промолчал, а господин в шароварах задумчиво произнес:

— По гусеницам не скажешь. Узковаты для тяжелого танка.

Татарин снисходительно взглянул на него и неохотно процедил:

— Там под днищем дополнительная гусеница есть. Широкая.

Кондрахин несколько поразился такому откровенному разговору, всех участников которого в СССР быстро бы доставили в НКВД, и продолжал внимательно прислушиваться. Но дальше ничего столь же интересного не последовало. Господин в синих шароварах принялся рассуждать о сравнительной силе флотов на Балтике, татарин стоял молча, а лысый господин в черном костюме оказался торговцем зерноуборочными машинами, о чьих достоинствах он вскоре принялся подробно рассказывать.

Впереди по ходу поезда висело темное облако и вскоре нежно-голубое небо приобрело блекло-серый цвет, а в вагоне отчетливо запахло гарью, серой, вонючими химическими составами. Подъезжали ко Мчанску, крупному промышленному центру. Здесь произошла новая проверка документов, вызвавшая оживление и удивление пассажиров. Паспорт Кондрахина интереса жандармов не вызвал, а проверка касалась на сей раз только мужчин от 20 до 50 лет. В сознании пограничника Юрий уловил контуры своего лица — настоящего, не измененного искусством Равиля.

"Здесь кто-то владеет искусством мысленной передачи образов. Или все проще: художник нарисовал портрет, его размножили и разослали? Но и тогда Теглегад должен был внушить мой образ художнику. Или он сам умеет рисовать? В любом случае внимательный взгляд на мои документы меня разоблачит, несмотря на грим. Видимо, Теглегад надеется, что я окажу ментальное воздействие на проверяющих, и тогда он меня засечет. Две проверки я прошел удачно. Если что, использую гипноз".

Юрий пока отставил в сторону мелькнувшую в сознании мысль: "в Москве грим придется смыть, он потечет уже к утру". Когда проводник закончил разносить вечерний чай, а его спутница по купе собралась отходить ко сну, он повернул запор в двери.

— Послушайте немного меня, Катерина Андреевна. Не спрашивайте, откуда я знаю Ваше имя, адрес, подробности биографии. Обо всем узнаете, когда придет черед. Немного внимания моим словам. Не обращайте внимания на стук колес, на то, что вагон раскачивается, а за окном мелькают деревья. Вы сосредоточены сейчас только на моем голосе. Сегодня вечер 20 мая, вы сидите на своей полке в купе московского поезда, Вы слышите мой голос и Вы готовы отвечать на мои вопросы. Итак, начнем. Скажите, Катерина Андреевна, как…

На перрон Азовского вокзала Москвы Юрий шагнул в своем истинном облике, смыв грим в уборной вагона. Здесь не было проверяющих, зато тренированный взгляд Кондрахина выделил в толпе встречающих сутулую фигуру Моисея Глузмана. Да, это он, — потертый клетчатый пиджак, обвисшие на коленях белые узкие брюки, очки в квадратной оправе, нечесаная грива поседевших курчавых волос. Все, как описывал Горшенин. Юрий замедлил шаг возле историка.