Течет Сена - [23]

— Он согласится?

Адамберг пожал плечами.

— Возможно.

В семь тридцать утра комиссар постучал в дверь номера Пи Туссена. Продавец губок уже встал, и они спустились в бар отеля. Адамберг поставил кофе и протянул Пи корзинку с хлебом.

— В моей комнате был божественный душ, — сказал Пи. — Двадцать шесть сантиметров — окружность струи внизу. Прямо хлещет человека. Как там?

— Что?

— Ну, 4.21.

— Выкарабкивается. За нею присматривают пять полицейских. Она произнесла несколько слов, но ничего не помнит.

— Шок, — сказал Пи.

— Да. У меня ночью возникла одна мысль.

— И у меня, я тут кое-что записал.

Пи откусил бутерброд и стал рыться в кармане брюк. Он достал бумагу, сложенную вчетверо, и положил ее на стол.

— Я там все отметил, — сказал он. — Горло парня, его странный вид, одежду, марку драндулета. И номер машины.

Адамберг поставил чашку и уставился на Пи.

— Ты запомнил номер его машины?

— Цифры — это мой конек. С рождения.

Адамберг развернул бумагу и быстро просмотрел ее.

— Спасибо, — сказал он.

— Не за что.

— Я должен позвонить.

Адамберг вернулся через несколько минут.

— Понеслось, — сказал он.

— Ты думаешь о том, что с этим номером вам поймать парня — раз плюнуть? Схватите днем.

— Ночью я кое-что придумал, чтобы продать твои губки.

Пи скривил лицо в гримасе и сделал глоток кофе.

— Да ну, я тоже, представь себе. Я их засовываю в тележку, я ее толкаю в течение года и прошу людей их купить за пять франков штука.

— Другая мысль.

— Новая морока! Ну, теперь у вас теперь есть вся информация… А хорошая идея?

— Странная.

— Полицейская хитрость?

— Человеческая: дай что-нибудь взамен пяти франков.

Пи положил руки на стол.

— Хорошо, но у них есть губка! Скажите, вы меня принимаете за нечестного человека?

— Они гнилые, твои губки.

— Ну и что? Им же болтаться в грязной воде. Не завидная судьба — быть губкой.

— Ты даешь губку и кое-что еще.

— Что?

— Ты пишешь их имя на парижской стене.

— Что-то не схватываю.

— Каждый раз, когда кто-то покупает у тебя губку, ты пишешь его имя краской на стене. На одной и той же стене.

Пи нахмурил брови.

— И я, я располагаюсь перед ней с товаром?

— Вот именно. Через полгода у тебя будет большая стена, покрытая именами — что-то вроде гигантского манифеста покупателей губок, объединение, почти памятник.

— Смешные вы люди. Что вы хотите, чтобы я делал у этой стены?

— Она не для тебя. Для людей.

— Но они пройдут мимо, эти люди.

— Не пройдут. Возможно, около тебя и тележки выстроится очередь.

— С чего ради, скажите на милость?

— За компанию и немного просто так. Это уже немало.

— Потому что им этого захочется?

— Ну, не настолько, как ты думаешь.

Пи погрузил хлеб в кофе, откусил кусочек и погрузил снова.

— Не могу решить, дурацкая эта идея или что-то замечательное.

— Я тоже.

Пи закончил кофе и скрестил руки на груди.

— И вы полагаете, что я мог бы написать и свое имя? — спросил он. — Например, внизу справа, как если бы я подписал весь этот базар, когда он будет закончен?

— Если тебе так захочется. Но придется оплатить губку. В этом вся соль.

— Это-то понятно. Вы меня принимаете за жулика?

Пи размышлял еще, не шевелясь, в то время, как Адамберг надевал куртку.

— Знаете что, — сказал Пи, — есть загвоздка. Дело, в том, что у меня нет никакой стены.

— У меня тоже. Я добыл ее этой ночью у Министерства внутренних дел. И поведу тебя ее посмотреть.

— А Мартен? — спросил Пи, вставая.

— Кто такой Мартен?

— Ну, моя тележка.

— Да, конечно. Твой Мартен всегда будет под бдительной охраной полицейских. Он видел исключительные события, которые дважды в жизни не повторяются. Береги его.

У двери часовни Адамберг и Пи молча рассматривали высокую стену одинокого серого здания, заканчивающуюся крутой крышей.

— Это государственное? — спросил, наконец, Пи.

— Они не пожелали дать мне Трокадеро.

— Еще бы.

— Можно рисовать поверх, — сказал Адамберг.

— Да. Одна стена стоит другой.

Пи приблизился к зданию, прощупал ладонью поверхность.

— Когда я могу начать?

— Краски и лестницу получишь завтра. А затем крутись сам.

— Могу я выбирать цвета?

— Ты тут командуешь.

— Я возьму для краски круглые горшки. Это даст мне диаметры.

Мужчины пожали друг другу руки, и Пи поморщился.

— Ты не обязан этого делать, — напомнил Адамберг. — Возможно, это дурацкая идея.

— Мне она нравится. Через месяц у меня уже будут имена до середины бедер.

— Что тебя беспокоит?

— 4.21. Она знает, что именно я, Пи Туссен, нашел мерзавца, который стрелял в нее?

— Узнает.

Адамберг медленно удалялся, руки в карманах.

— Эй! — закричал Пи. — И вы полагаете, она придет? Полагаете, она придет ко мне купить губку? Оставить свое имя?

Адамберг повернулся, поднял глаза к серой стене и развел руки, выражая полное недоумение.

— Ты сам это узнаешь! — крикнул он. — А когда узнаешь, скажи мне!

Он махнул рукой и продолжил свой путь.

— Именно ты пишешь историю, — прошептал он, — а я… я приду ее читать.

КОНЕЦ