Течение - [44]

- Не уходи, я тебя умоляю, не бросай меня! – Дима сполз на пол, обхватывая его за бёдра. – Не бросай меня!

Андрея колотило, он механически пытался отцепить от себя Димины руки. Тот цеплялся за него, продолжая умолять, но тут Андрей закричал:

- Я прошу тебя, Дима, отпусти меня, Бога ради!

Дима вздрогнули, послушно расцепил руки. Андрей дёрнул ручку и протиснулся в дверную щель. Щёлкнув замком, дверь закрылась, и стоящий на коленях Дима услышал поспешные шаги, переходящие в бег.

Неволин не пришёл на соревнования. Дима слабо понимал, куда ему надо идти и что делать. Он кивал взволнованному Сотникову, повторяя: «я всё сделаю». Он вроде обнимал Демидова в ответ на его объятия, когда тот подтвердил свой результат и вывел их в финал. Потом он стоял на тумбе, сгруппировавшись в ожидании свистка. Работая руками и ногами, он шёл вперёд, разрывая водное полотно. Когда Сотников подпрыгнул, словно баскетболист, Дима автоматически улыбнулся, поняв, что они снова выиграли. Он продолжал улыбаться, когда ведущий выкрикивал в микрофон, что это первая победа их школы в городе на Неве. Он сфотографировался со всеми желающими, послушно обнажая ряд ровных зубов перед камерой. Он повторял «спасибо», когда мать с отцом выкрикивали в трубку поздравления. А когда он смотрел из окна "Сапсана" на сливающиеся в одну зелёную полосу ёлки, то отчётливо понял, что в плавание он больше не вернётся.

Бантик заверещал из-за двери, когда Дима только вышел из лифта. Кротов влетел в квартиру и схватил его на руки, будто их разлучали на несколько лет. Тот тёрся о Димино лицо своими брылями, урчал и кололся усами, а хозяин целовал его в бурую с подпалинами морду и улыбался, улыбался по-настоящему, чувствуя какой-то нереальный прилив нежности к этому вибрирующему комку шерсти. Весь оставшийся вечер они ходили парой. Вместе поужинали, вместе разбирали сумку. Даже когда Дима принимал душ, Бантик сидел на стиралке в позе копилки, ожидая. Вместе валялись на кровати – Дима гонял в телефоне бессмертные "шарики", а Бантик вылизывался. Ночью полосатый привалился к боку хозяина и затарахтел, а Дима тут же вспомнил про то, что мать запретила ему хандрить, потому, что у него ребёнок на попечении.

***

С того ужасного дня в гостинице прошло три недели. В распаренную Москву входил август. Горожане уезжали на дачи и на моря, поток машин заметно прорядился. Кротов любил тепло, жара была не в тягость. Когда в самый солнцепёк он шёл по безлюдным улочкам, ему казалось, что он – удравший с тихого часа школьник в летнем лагере на юге, слонявшийся по пустым аллейкам между корпусами. По правде говоря, слоняться ему особо было некогда. Когда уставал от своей монотонной работы, он выключал компьютер и уезжал на дачу к бабушке. Там они часами болтали о жизни и читали книги на пару. Дима с удивлением понял, что под скучным названием «классика» порой кроются интересные сюжеты и глубокие мысли. Обсуждения и споры с бабушкой о героях иногда захватывали не меньше самих книг. Один раз он выполз на вечерний костёр с местными, но после настырного внимания симпатичной блондинки с соседней дачи, решил там больше не появляться. Случайно познакомившись с пареньком из своего подъезда, Кротов сам не заметил, как влился в компанию дворовых волейболистов. Они частенько играли уже до такой темноты, что с трудом могли найти улетевший в кусты мяч. Дома он смотрел фильмы по спискам из серии «10 фильмов, изменивших мир». Бывало, что под очередной шедевр он сладко засыпал с Бантиком в обнимку, хотя большинство фильмов ему нравилось. Наткнувшись на передачу с именитым французским поваром, вдруг увлёкся готовкой. Ему легко удавались средиземноморские блюда, а вот с выпечкой пришлось повозиться.

Иногда он позволял себе подумать об Андрее. За бесконечной движухой, которую сам себе организовывал, его боль скукожилась, словно засохший фрукт. Внутри было сухо и пустынно. Если он не останавливался вовремя и пытался расковырять свои замурованные эмоции – обычно это случалось рано утром - то его опять словно выбрасывало в холодный чёрный космос, и Дима подрывался с кровати, начиная шуршать по дому, словно тронувшаяся домохозяйка. На самом деле, он понимал, что даром для его психики это не прошло, и обещал себе «как-нибудь поболтать» с Маринкой.

Одно можно было сказать точно – он всё ещё любил Андрея и, скорей всего, будет любить его ещё очень и очень долго. Теперь Кротов понимал всю тщетность попыток именитых философов и психологов объяснить это иррациональное, бескомпромиссное чувство. Было ли оно разрушительно для человека? Несомненно. Можно ли было избавиться от него посредством силы воли или логики? Никогда. Любовь расщепляет человека, убивая в нём саму основу его существования – безраздельную и всепоглощающую любовь к себе. Когда ты начинаешь любить кого-то другого больше, чем себя, ты ломаешься навеки. Ты перерождаешься и уже никогда не сможешь вернуться в то состояние покоя и мира с самим собой. Тебя изгоняют из рая. Благословение счастьем всегда идёт об руку с проклятием страхом. Счастье от обладания своим любимым и страх его потерять. И этот страх даже сильнее, чем страх смерти. Ведь после смерти ты не чувствуешь боли, в то время как жизнь в боли от потери любви превращает человека в душевного калеку, инвалида, обречённого корчиться от непроходящих фантомных болей. Дима только ухмыльнулся, когда обнаружил несколько седых волос в своих каштановых прядях. Это единственный след на Димином теле, который Андрей позволил себе оставить.