Тебя не заменит никто - [8]

Они прошли на кухню. Эта странная кухня… Попадая сюда, Кирилл всякий раз словно проваливался во времени и пространстве. Кухня была похожа на красный угол добротной крестьянской избы. Стены — под дерево. Петухи на всех дверцах, струганый стол и прочные незатейливые табуретки.

Кухню оборудовал Станислав Александрович. Он вообще был мастер на все руки… В свое время… Но на тот момент, когда Кирилл стал бывать в доме семейства Кирси, отца Влады интересовали уже только шахматы.

Кирилл расположился поудобней, а Влада принялась суетиться вокруг.

— В первом классе, — сказала она, открывая банку с кофе, — я сидела с мальчиком, которого звали Давид. У него были вот такие губы, и красные-прекрасные. Я решила, что они у него красные, потому что он тайком целуется со всеми девчонками в классе. И только меня не хочет целовать. Мне было так обидно… Однажды я подкараулила его после уроков и сказала: если ты меня не поцелуешь, я тресну тебя портфелем по голове… Он испугался и убежал. Представляешь? Вот… А ты целовался уже с девчонками? — без всякого перехода спросила она.

— Не рано ли тебе, Владислава, говорить на эти темы? Вот! — тоном строгого учителя произнес Кирилл.

Влада бросила на него странный взгляд, от которого Кириллу хотелось закрыться, как от удара.

— Мама говорила, что, по теории больших чисел, если бы люди жили бесконечно, то в конце концов дети становились бы старше своих родителей. Вот.

— Чего? — удивился Кирилл.

— Когда человек состарится, уже неважно, сколько ему лет: семьдесят или сто семьдесят. Вот.

Кирилл вдруг понял, что хочет сказать ему Влада. Разница в несколько лет, говорила она, ничего не значит. Пройдет время, и они станут ровесниками… А пройдет еще немного…

Почему-то стало неприятно. Кирилл нахмурился.

— Ты лучше за кофе смотри. Убежит сейчас. Повариха. И перестань говорить «Вот!»

— Да, повариха. А что ты думаешь, — не обратила она внимания на последнюю фразу, — мой прадедушка был поваром у князей Юсуповых. Князь был за границей и перекупил его у одного барона. Тогда у нас фамилия была Киркси. С буквой «к» в середине. А потом буква потерялась, и мы стали просто Кирси. Ты ешь печенье, ешь.

Кирилл не заметил, как подчинился.

— Я люблю готовить. Мама терпеть не может, а я люблю. У меня прадедушкины гены. Только у меня времени не хватает — я на спортивную гимнастику еще хожу. Вот. Это печенье я испекла по своему рецепту… Ну, почти…

— Вкусно. А что с дедушкой… с прадедушкой?

— Ничего… А кем был твой прадедушка?

— Ну, это очень просто — морским офицером. Вот его кортик. Дедушка белых рубал направо и налево. Вот его сабля. Папа добавил охотничий нож и еще старинный стилет — получилась маленькая коллекция.

Кирилл внимательно посмотрел на Владу. Наверное, сейчас она изображала из себя взрослую, сидела прямо, держа чашку двумя пальцами. Мизинец смешно торчал где-то в стороне, как будто был сам по себе. Влада серьезно смотрела Кириллу в глаза, словно пыталась внушить какую-то мысль.

Таисия так и не появилась.

Они говорили два часа, а потом Кирилл стал собираться домой. Влада стояла в прихожей и молча наблюдала, как он натягивает ботинки, заматывает вокруг шеи сине-белый шарф… Когда Кирилл застегивал молнию на куртке, Влада решительно подошла к нему, цепко схватила за воротник и потянула Кирилла к себе. Она впилась в его губы своими губами, неумело, но азартно, и Кирилл, к своему ужасу, ответил ей. Сколько продолжался поцелуй, он не помнил. Помнил только, что вырвался и убежал от Влады, которая уже тащила его обратно в комнату.

«Дрянная девчонка!» — ругал он ее всю дорогу домой, но понимал, что вкус этого поцелуя ему уже не забыть никогда…

Больше Кирилл в доме Кирси не появлялся.

Потом от Марка он узнал, что Таисия через Владу отменила занятия в то воскресенье. Влада позвонила Марку, а ему она не позвонила…

Воспоминания отпустили.

Кирилл еще раз перелистал записную книжку, вернулся к первой странице.

«Все-таки интересно, что стало с ее прадедушкой?» — подумал он и поднял телефонную трубку.

4

Влада сидела в своей комнате и плакала. Началось все с обиды на новую, очередную сожительницу своего дяди, цветущую хохлушку лет пятидесяти, Оксану Даяновну. Десять минут назад та набросилась на Владу без всякой причины, наверное, чтобы размяться.

Налетела, потрясая в воздухе рукой, в которой только сабли не хватало. Да так по-молодецки, точно сидела верхом на горячем жеребце. При этом вид у нее был вполне добродушный, словно она не скандалила, а увлеченно рассказывала что-то интересное, захватывающее.

Дядя, Борис Степанович, наблюдавший ссору, равнодушно покуривал папироску и покашливал в кулачок. Когда Влада бросала на него умоляющий взгляд, он отворачивался, притворяясь, будто ищет что-то у себя за спиной.

Толстая Оксана и высушенный дядя, парочка из какой-то глупой комедии, смех! Но Влада плакала.

Позволив слезам пролиться, она уже плакала обо всем на свете. О том, что ей не нравится вид из окна дядиной квартиры: деревья, за ними пустырь и дальше — заводские трубы. О потерянном на прошлой неделе зонтике. О забытой сегодня в таксофоне записной книжке…