Театр в квадрате обстрела - [27]
Записку написали военный инженер II ранга Арсений Владимирович Шнитников и его жена, Зинаида Захаровна. Военинженер оказался в те дни в Ленинграде, куда прилетел в командировку, и вот посчастливилось достать билеты в Филармонию для всей семьи — жены и племянницы.
Концерт окончен. Люди спускались по нарядной лестнице Большого зала и мимо пулеметного гнезда выходили на площадь Искусств. Над площадью, над сквером, еще не принявшим в свое лоно бронзового Пушкина, над прекрасным, истинно петербургским ансамблем Росси стояла тихая благоуханная ночь. Это был еще вечер. Но границы блокадных ночей значительно расширились. Где-то за городом рокотали орудия. Люди медленно расходились по домам.
А в пригороде города Куйбышева незаметный с виду человек в очках вошел в здание телеграфа и вручил телеграфистке текст поздравительной телеграммы, в которой благодарил дирижера и весь оркестр ленинградского радио за исполнение его симфонии в таких небывало тяжких условиях.
Через три года после победы в гостинице «Астория» произошла встреча ленинградской интеллигенции с группой приехавших из Германии немецких интеллигентов. Это была первая и потому особенно нелегкая встреча. Хозяева и гости невольно вспоминали, что именно здесь, в «Астории», Гитлер назначил торжественный банкет по случаю овладения Ленинградом — на этот банкет, как известно, были даже отпечатаны пригласительные билеты… Теперь здесь происходил другой банкет. По другому поводу. Звучали вежливые тосты. Раздавались дружные, но холодные аплодисменты. Люди за столами улыбались, но ощущение холода не проходило.
Вдруг к Элиасбергу, который тоже присутствовал на банкете, подошли и попросили перейти к другому столику, где сидели двое немецких гостей.
Двое мужчин встали из-за стола. Один из них назвался инженером «ИГ Фарбениндустри» и с улыбкой рассказал, что участвовал в осаде Ленинграда где-то в районе Красного Села. Элиасберг молчал. Здесь он — хозяин. Они — гости. А немец рассказывал, будто не замечая хмурого лица дирижера, что он, любитель музыки, слышал все концерты симфонического оркестра ленинградского радио, которые в дни блокады шли в эфир. Гость достал записную книжку, где с немецкой педантичностью были перечислены эти концерты с датами и программами исполненных вещей. Немец перечислял. Дирижер вспоминал — за этим перечислением вставал огромный, трагический, может быть, главный отрезок жизни. «Эти концерты — единственные светлые воспоминания моего пребывания под Ленинградом, — сказал немец. — Как удалось вам создать в таких нечеловеческих условиях первоклассный оркестр и сделать так, чтобы он играл? Я потрясен!»
И тогда советский дирижер Карл Элиасберг рассказал немецкому любителю музыки, как зимой сорок второго года лежал он на седьмом этаже этого самого здания «Астории». Как тут лежали и умирали многие другие музыканты. Как застывшими руками в перчатках играл здесь Софроницкий произведения великих композиторов. Дирижер рассказал, что именно из здания «Астории» такие же, как и он, падающие от голода люди помогли ему подняться и встать за дирижерский пульт.
Дирижер рассказывал об этом вежливо и сдержанно. И время от времени даже улыбался. Здесь они — гости. Он здесь — хозяин…
Глава 4. Товарищ, мы едем далеко…
Цель искусства есть объединение людей в едином и том же чувстве.
Лев Толстой
В конце лета сорок второго года Всеволода Вишневского вызвали в Военный совет Ленинградского фронта.
— Приближается двадцать пятая годовщина Октября, — сказал ему член Военного совета Николай Константинович Смирнов, — надо сделать к этой дате пьесу. В какой срок можете сделать?
— Раньше я писал долго, — ответил Вишневский.
— Две недельки возьмите.
— Кто же будет сейчас ставить пьесу?
— Театр музыкальной комедии, больше, сами знаете, некому.
— Значит, надо музыкальную комедию писать?
— Возможно, что и так. Пусть это будет веселый спектакль. Пусть весь мир — и враги и друзья — знает, что ленинградцы и балтийцы не потеряли бодрости, не разучились смеяться! Подумайте!
Вишневский помедлил и сказал:
— Есть!
Вишневский возвращался с Военного совета растерянным. Да, он драматург по призванию. Вот уже почти десять лет не сходит со сцены его «Оптимистическая трагедия»; в феврале сорок второго Театр Краснознаменного Балтийского флота показал часовой монтаж по этой трагедии. Тогда же агитвзвод поставил фронтовой спектакль «Первая Конная». Фильм по его сценарию «Мы из Кронштадта» с огромным успехом демонстрируется сейчас в странах Южной Америки… Совсем недавно он писал в одном из своих писем: «Примитива, благополучного вранья, «серединок» в кино и театре было так много. Зачем? Искусство должно быть резким, трагически прямым». Это особенно относится к искусству в дни войны. Но оперетта?!
Вишневский рассказал друзьям и сослуживцам по оперативной группе писателей при Политуправлении Балтийского флота — драматургу Александру Крону и поэту Всеволоду Азарову о полученном приказе и предложил писать пьесу вместе. Обоих озадачило это предложение.
«Все мы, не исключая Вишневского… были несколько растеряны, — вспоминал Крон. — Никто из нас не имел никакого, даже самого отдаленного отношения к жанру музыкальной комедии. Вишневский тяготел к монументальным формам, к трагедии. На счету у Азарова не было ни одного комического куплета. Я до войны увлекался Художественным театром и писал психологические драмы. Более неподходящую компанию для того, чтобы написать произведение легкого жанра, было трудно себе представить. Пугала нас и срочность задания: на всю работу у нас выходило не более трех недель… Все мы уже могли срочно написать по заданию статью, очерк, фельетон, листовку, брошюру, скетч для фронтовой бригады. Но пьес, тем более «полнометражных», мы еще по заданию не писали и не очень ясно представляли, как это делается. Никто из нас до этого никогда ничего не писал вдвоем, а тем более втроем».
