Театр тьмы - [71]

– А вы, как брат, не общались с Эмили после ее переезда? – тише, чем хотела, спросила я, глядя в окно. Молчание стало давить, ворон – уже не пугать, а нервировать. – Подростки тяжело идут на контакт с родителями, а братьям и сестрам открываются. У вас такого не было?

Я перевела взгляд на мужчину.

– Нет, Сара. Я узнал сестру только после ее смерти. Все, что я рассказал вам, – всего лишь пазлы воспоминаний людей, которые были с ней рядом, пока я взрослел. Иногда мне и вовсе кажется, что Мэри знает Эмили лучше, чем я.

– Они были знакомы? – удивилась Джейн.

– Да, с самого детства. Наши семьи дружили. Когда родилась Мэри, Эмили показалось, что у нее появилась младшая сестра в дополнение к недавно появившемуся брату. Но я запрещаю разговаривать с женой о том, что случилось в 60-е годы. Мэри пережила потерю Эмили хуже, чем я. После смерти сестры я не видел будущую жену два месяца. Ее родители рассказывали, что она закрылась в комнате и плакала сутками напролет, обвиняя себя в смерти Эмили. Представляете? Пятнадцатилетний подросток! Даже не смейте подходить к ней с вопросами.

Сказав это, профессор Томпсон зло посмотрел на нас с Джейн. Ворон на дереве еще раз каркнул и взлетел ввысь.

– Почему-то многие журналисты забывают, что работают в простых редакциях, а не в криминальных отделах полиции. Ваша задача – писать о преступлениях, а не ковыряться в них. Никогда не забывайте, что в кармане у вас блокнот, ручка и диктофон, а не дубинка или пистолет. Эмили умерла только по одной причине: возомнила себя первоклассным детективом. Я не отказываюсь от своих слов, сестра была талантлива, но все-таки амбиций у нее было больше, чем ума.

Когда мы вышли из дома Мэри и Теодора, подруга между делом рассказала, что недавно видела во сне «чудовище, которое сегодня сидело на ветке».

– Представляешь, эта гадкая птица с белыми глазами убила тебя в моем сне! Ужас… Нет, ну ворон во сне был точь-в-точь, как на дереве.

– А как именно он меня убил? – осторожно спросила я.

– Эм-м. Сон был запутанный. Сначала ты попала в маленькую комнату. Зачем ты туда зашла, я так и не поняла. Сначала все было хорошо, но потом загорелся ковер, на котором ты стояла. И тут прилетел ворон. Он…

Джейн замолчала и глубоко вздохнула.

– Ну, не томи, – уже увереннее сказала я. Джейн медлила с ответом.

– Ворон сел к тебе на плечо, ударил клювом в шею, ты упала и сгорела.

– Когда тебе приснился этот сон?

– Когда я осталась у тебя на ночь. Видимо, на это повлиял наш разговор о духах и темных силах. Не зря ведь говорят, что вороны – птицы из потустороннего мира, у них есть связь с адом, – Джейн перевела испуганный взгляд на меня: – Было так жутко и страшно. Я потом весь день ходила сама не своя.

– И не говори, – только и сказала я, прислушиваясь к тревоге, которая пустила корни в моем сердце. Смерть Джейн тоже приснилась мне именно в ту ночь.

«Этот ворон следил за нами», – заключила я про себя.

2

С визита к профессору прошла неделя. Все семь дней я безвылазно просидела дома, не чувствуя в себе сил встать и куда-то пойти. Джейн я ничего не рассказала про работу, но эта новость о закрытии кофейни не обошла ее стороной, и в один из дней мне пришлось выслушать целую лекцию о том, что «пожалуйста, давай ты начнешь рассказывать все, что с тобой происходит».

Джейн раздражалась, когда я утаивала от нее важные вещи. Она считала, что я не доверяю ей. Но дело было в другом. Я не доверяла себе. Казалось, другим не интересно знать, что со мной происходит, какие мысли копошатся в моей голове.

Еще в детстве родители приучили молчать о чувствах, не выставлять их на публику, чтобы «не быть уязвимой». Все школьные годы я плакала из-за несправедливости в своей комнате, в университете стискивала зубы и вымещала злость в общежитии, колотя подушки, пока никто не видит, а сейчас… сейчас я просто сидела в четырех стенах, пила кофе и делала вид, что совсем не переживаю о будущем. Мне грозила поездка до дома без обратного билета, но я доказывала себе, что все обойдется. В крайнем случае работа в «Таймс» почти была у меня в кармане, и я не собиралась отказываться от возможности стать частью самой крупной редакции Великобритании. До сдачи статьи оставалось чуть больше месяца.

Но за эти семь дней, что я провела дома, мне удалось узнать кое-что о театре «Кассандра», который Эмили Томпсон пыталась очернить новостями о причастности к ограблению поезда.

Его основателем, директором и художественным руководителем был некий Чарльз Бейл – сын влиятельного английского адвоката. В семнадцать лет Чарльз ушел из дома, решив посвятить жизнь творчеству. Его отец – дальний родственник аристократов Бойль[26] – отказался от покровительства над сыном, когда тот заявил о любви к актерскому искусству. Некоторые даже поговаривали, что он проклял отпрыска. При этом, как было написано на многих сайтах, Чарльз Бейл не ушел бы из дома, не будь уверен, что ему поможет известная фамилия его отца. В этом он был прав. В восемнадцать лет он стал частью труппы лондонского театра Стрэнд[27]. Сначала играл в массовке, позже ему начали давать роли, в которых он произносил больше трех предложений. В двадцать лет Чарльз стал второстепенным актером, в двадцать пять – одним из ведущих. Его талант заметил режиссер и пригласил играть главные роли. Поговаривали, что Бейл-младший с детства впитывал в себя актерские познания и, начав работать в театре, подкрепил их практикой и стал одним из лучших в труппе. Фамилия отца в этом ему также немало помогла и, казалось, никакого проклятия над головой юноши нет.