Театр Клары Гасуль - [54]

Донья Уррака. Изложите это сами, отец мой, с присущим вам красноречием. Присядьте. (Тюремщику, за сцену). Оставьте фонарь у двери, его высокопреподобие сейчас выйдет.

Брат Бартоломе. Возлюбленный брат мой! Помыслите о тех мучениях, которые уготованы вам в мире ином, и, не колеблясь, возблагодарите трибунал за ту снисходительность, которую он жаждет выказать по отношению к вам. Он предлагает вам уйти в монастырь, и там вы спасете свою душу. Буде же проявите упорство...

Донья Уррака(убивает его). Так бьют быков![9]

Брат Бартоломе. Ах! (Умирает.)

Дон Пабло. Боже милосердный!

Донья Уррака. Сними с него сутану, а то как бы она в крови не запачкалась. Бери шляпу, фонарь... Иди за мной. Скажи: на мне нет следов крови? Что же ты молчишь?.. Пабло, иди же! Мы покинем родину и никогда больше не будем ссориться... Иди же!

Дон Пабло. Так кончается эта комедия. Не судите строго автора!

Случайность Комедия

Que esa pena, ese dolor

Más que tristeza, es furor.

Y mas que furor, es muerte.

Calderón. «El mayor monstruo, los zelos».[1]

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Воспитанницы женского монастыря:

Донья Мария, или Марикита

Донья Франсиска, или Пакита

Донья Ирена

Донья Химена.

Рита, служанка.

Брат Эухеньо — духовник монастыря.

Действие происходит в Гаване.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Монастырский сад. Направо небольшое здание, дверь которого обращена к зрителям. Над дверью надпись крупными буквами: «Аптека». Окно нижнего этажа выходит в сад. В глубине сцены большое апельсинное дерево. На переднем плане беседка из лиан с деревянной скамейкой внутри.

Донья Мария(одна, сидит на скамейке. Перед ней раскрытая книга, но она задумалась и не читает). Он дал мне книгу и велел прочитать. Говорит, что в ней я найду утешение во всех скорбях человеческих... Читала я ее и перечитывала, а средства от любви так и не нашла. Фома Кемпийский — великий учитель, человек нежный, добродетельный, отзывчивый... святой... такой же святой, как и он, но совсем не знавший любви... Как я несчастна!.. (Читает надпись на первой странице.) «Донье Марии Кольменарес в награду за хорошее поведение». Хорошее поведение! Я для него только благонравная девочка, то есть скучная девочка... то есть ничтожное существо, которое нельзя любить... а если и можно, то как ручную горлицу. Да при чем тут девочки или женщины? Он никого не может любить. Он священник, он не от мира сего... Однако... он совсем не похож на других священников, — он шутит, смеется, часто со мной беседует... Но боже, о чем он говорит со мной? Каких птиц держу я в клетках, какие цветы выращиваю. А как он оживился вчера, когда рассказывал о дворцах Альгамбры! (С грустью.) Увы! он говорил о них донье Франсиске... А я, я сама видела Альгамбру, но стоило мне заговорить, как он умолк, и разговор оборвался. Донья Франсиска на три года старше меня, а что она знает такого, чего бы не знала я? Что она умеет, чего бы не сумела я? Пою я лучше, играю на фортепьяно и на гитаре тоже лучше. А она и танцевать-то почти не умеет... Вчера, когда я с ней танцевала, я заметила, что отец Эухеньо смотрел на меня с удовольствием, даже глаза заблестели. Куда девался суровый священник? Предо мною стоял молодой влюбленный кавалер... Тут-то мне и надо было отдать ему это роковое письмо, которое я каждый день пишу и сейчас же рву. (Вынимает спрятанное на груди письмо и пробегает его.) Теперь оно ни то, ни се. С каждым разом становится все холоднее, но зато раньше оно было просто неприлично... И, кроме того, что может тронуть в разговоре, то насмешит в письме... А что подумает он о конце?.. Напрасно я написала: «Я найду в себе силы умереть, чтобы больше вам не докучать». Найду в себе силы умереть!.. Никогда он не поверит, что крошка Марикита найдет в себе силы умереть. Не то угроза, не то просто дерзость... «Я найду в себе силы умереть». Так говорят на сцене, перед тем как заколоться деревянным кинжалом... Но ведь я писала это совершенно серьезно: я хотела умереть. Врач говорит, нет ничего проще: ложка яду, о котором он нам рассказывал: мгновенные судороги — и кончено... Но если ты правда хочешь покончить с собой, то никому ни слова... Стану переписывать, непременно выброшу эту фразу. Но тогда (с досадой)... тогда письмо станет еще суше и холодней. Ах, почему он не может читать в моей душе?.. Отдать или не отдать? Поговорить с ним?.. Он меня сейчас же остановит... (Срывает ветку.) Если нечет, отдам письмо... Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать... Чет! И все же говорить с ним я не в состоянии. Будь что будет, отдам письмо! На книге, что ли, погадать? Первая страница слева: «Лучше страдать и переносить всевозможные пытки, чем исполнить твое желание». Какая я дурочка! Нужно быть совсем глупенькой, чтобы гадать на книге, когда речь идет о жизни... Да, отдам ему письмо, — оно хоть прямо говорит: «Я люблю вас», — а уста мои и того не скажут.

Рита(поет за сценой). «Француз влюбленный плачет, как дитя, а андалусец — тот спокойней, он говорит: «Люблю! Иди ж за мной! А нет — прощай...»

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Донья Мария, Рита.

Донья Мария. Это сам оракул, он диктует, как мне поступить. Отдам письмо.