Те, кто жив - [48]

— Смотрите, смотрите! — Андрей показал вниз, и я разглядел валяющийся на земле под параллельной эстакадой разбитый всмятку поезд.

Это не добавило оптимизма, но деваться было некуда. Тем более что наш вагон летел ровно, не раскачиваясь, с тихим ненавязчивым гулом моторов и очень, очень быстро. Я смотрел в окно и видел периодически вспухающие на земле облачка выбитой вверх земли. Сами метеориты — или что это там такое падает — разглядеть было невозможно, слишком быстрые. Странно, что от них не оставалось следов в атмосфере, как будто они возникали сразу у земли. Хлоп — и только брызги.

Эстакада пошла вниз, вызывая внутри неприятное чувство падения, и вскоре поезд с лёгким хлопком влетел в тоннель. За окнами снова стало темно, а пассажиры завозились, готовясь к выходу.

— Кажется, куда-то прибыли… — сказал Борух.

У меня же нарастало чувство близкого репера, похожее на… Да ни на что не похожее, не знаю, с чем сравнить. Просто я в какой-то момент понял, что он вот там, не очень далеко, и становится ближе, о чём и сообщил остальным.

Поезд, замедляясь, вкатился на платформу станции — совершенно такой же, как та, с которой мы выехали. Прошипели двери, уезжая вверх, часть пассажиров вышла, часть осталась — видимо, не конечная. Мы, конечно, вышли. Судя по ощущениям, до репера оставалось с полкилометра, не больше.

Мы поднялись наверх по длинной широкой лестнице, вышли из стеклянных раздвижных дверей и просто пошли по улице. Редкие пешеходы, ещё более редкие машины — довольно скучного утилитарного дизайна и неярких цветов. На мой беглый взгляд, этому срезу вообще присуща блёклость и невыразительность. Одежда, интерьеры, архитектура — всё спокойное, однообразное, очень умеренно и унитарно украшенное. Вот и помещение с репером оказалось точно таким же, как и то, в которое мы попали в начале. Только без дырки в полу и крыше. Вписанная в большой зал купольная ротонда, посередине которой стоит обрамлённый невысоким бордюрчиком чёрный цилиндр.

Здесь нас ждали.

Если судить по моему скудному и достаточно специфическому опыту, в большинстве срезов догадывались, что репер — это не просто чёрная цилиндрическая фигня из странного камня. Где-то их засекречивали и прятали, ковыряя в меру развития местной науки в тайных лабораториях, где-то выставляли как религиозные символы, где-то ставили в музеи, как неведомые артефакты, где-то подбирали тот или иной ключик к технологии резонанса… Трудно сказать, как к ним относились здесь. Зачем они поставили его в специальном зале — или, как вариант, построили зал вокруг него.

Вокруг репера собралась странная компания — трое стариков, десятка два детей и три беременные женщины средних лет. При виде нас старцы шагнули вперёд, встав между нами и репером. Если они хотели нас остановить, то просчитались — я спокойно дотягивался до него там, где стоял, и мог запустить резонанс, не приближаясь вплотную. Так что я на всякий случай достал планшет и активировал его, прикидывая структуру. Седой дед, которому на вид было лет тысяча, сделал шаг к нам и заговорил на неизвестном языке.

— Извини, дедуля, — покачал головой Борух. — Нихрена не понятно. Не говорим мы по-вашему.

Деды переглянулись, перекинулись парой слов, покивали и вперёд вышел другой старикан, чуть моложе.

— Вы быть Коммуна? — сказал он с чудовищным акцентом.

— Да, — кивнула Ольга.

— Мы важный… просьба, требование, дело.

— Говорите.

Опуская дедову косноязычность, странный подбор слов и сильный акцент, резюмирую — он хотел, чтобы мы забрали с собой детей и женщин, поскольку этот мир обречён. На логичный вопрос «почему именно этих?» дедуля ответил, что других нет. Местные не то верования, не то законы, не то традиции — я так и не понял — не приветствовали размножение как дело в глобальной перспективе безнадёжное. Зачем плодиться, если всё равно все умрут? А дедуганы эти — члены деструктивной секты, отрицающей доминирующую идеологию путем интимной практики с соответствующими последствиями. Мне даже показалось, что все эти детишки — лично их, хотя, конечно, в таком возрасте это уже героизм. Дети толкались и шушукались, глядя на нас с живым интересом, чем выгодно отличались от индифферентности остальных здешних аборигенов.

— Во-первых, мы не можем взять с собой больше двоих, — ответила ему Ольга. — Наши возможности ограничены группой в шесть человек, а нас уже четверо. А во-вторых, мы направляемся туда, где им не место.

— Но другие вы брали много люди! — запротестовал дед.

— Другие? Нам надо посовещаться, — ответила она, и мы отошли в сторону.

— Похоже, наши антагонисты тут уже отметились… — констатировал Борух. — И они умеют побольше нашего.

— У нас разведка, вы не забыли? — раздражённо сказала Ольга. — В том числе, чтобы понять, что они умеют и почему.

— Мы всё равно в тупике, — поспешил разочаровать её я. — С этого репера нет резонансов туда, куда нам надо. Придётся возвращаться и заходить с другой стороны.

— Ну и как мы выберем тех двоих, которых можем взять в группу?

— Слышь, старый, — обратился к деду Андрей. — Я видел, тут есть машины. Машины, ферштейн? Ну, транспорт, повозки, средства передвижения. Сможете показать нам их гараж? Место хранения, транспорт, машины, понял?