Те, кто выжил - [6]

В двери кабинета показалась физиономия сторожа.

— Коль, ты еще здесь?

— А что, не заметно? — У Николая вызвало раздражение появление старика, бесцеремонно вмешавшегося в воспоминания лейтенанта.

— Заметно, долго сидеть-то будешь?

— Сколько надо, столько буду! Тебе какая разница? Боишься не выспишься? Так тебе спать не положено! Понял? Еще вопросы будут?

Дед Потап выставил вперед сморщенную ладонь:

— Понял! Все понял, и вопросов не имею!

— Тогда оставь меня!

— Исчезаю!

Старик, аккуратно притворив за собой дверь, ушел в свою комнату, а Николай, в четвертый раз приложившись к бутылке, вновь мысленно вернулся в тот бой пятилетней давности.

Боевики продолжили штурм.

Колян с остервенением стрелял из своего раскалившегося РПК. Рядом, из автомата, бил по врагу Костя, матерясь, с перекошенным от ярости лицом. Ребята находились во власти кровавой схватки. И когда моджахеды опять применили минометы, друзья не сразу обратили внимание на то, что рядом рвутся мины.

Откуда-то слева ударили скорострельные орудия, и духи, огрызаясь огнем стрелкового оружия, стали пятиться с Малой высоты. Мелькнула мысль: неужели подошла помощь? Но это вышли из капониров оставшиеся невредимыми боевые машины сводного подразделения, БМП, паля из своих пушек.

Наши, с Большой высоты, определил Коля. Значит, это не подмога. Машины, разделившись, пошли по двум направлениям, оттесняя врага на его исходные позиции. Но не надо бы им идти дальше. Колян предчувствовал, что добром этот маневр не кончится. Выйдя из укрытий, машины были обречены. Гранатометы достанут их на открытой местности. Экипажи, уходя все дальше, отводили от высоты врага, чтобы дать остаткам роты хоть немного времени на передышку. Шли на верную смерть они осознанно!

И все же наступил момент, когда рота больше не могла вести бой. В живых оставалось всего восемь человек, четверо из которых были ранены. И Доронин, получив передышку атакой БМП, приказал этим восьми бойцам, в число которых входили и Колян с Костей, под командованием Шаха отойти от высоты по тропе, известной чеченцу. Как только отряд начал движение, Доронин подозвал к себе Николая. И те слова командира навсегда, на всю жизнь запали в память Горшкова.

Ротный спросил:

— Как сам? Цел?

Николай ответил:

— А че мне будет?

— Вот и хорошо! Ставлю тебе персональную задачу. Шах поведет раненых, ты будешь замыкать колонну. Учти, на тебе большая ответственность. Ты обязан прикрыть отряд. Обязан обеспечить их эвакуацию! Все понял?

— Нет!

— Что не понял?

— Вы же тоже можете передвигаться, но, смотрю, не собираетесь идти с нами.

Доронин вздохнул:

— Я остаюсь здесь, Коля! Мне не положено покидать эту высоту без приказа. И здесь остаются раненые, которых, к сожалению, вынести мы не в состоянии, да и не поможет им уже никакая медицина. Вот так. Я не могу оставить их. Вызову огонь дивизиона на себя, как духи пойдут на последний штурм. Будем умирать вместе. Но те, кто может уйти, просто обязаны остаться в живых и жить вместо нас! — Старший лейтенант передал Горшкову фотографию женщины с ребенком. — Вернешься в полк, передай фото старшему лейтенанту Чиркову, знаешь такого?

— Знаю!

— Тогда давай, Коль, иди! Удачи вам!

— Прощайте, товарищ старший лейтенант! Я вас никогда не забуду!

— Давай, давай!

Колян повернулся и, смахивая вдруг набежавшие слезы, побежал догонять отряд.

Услышав раскаты взрывов, слившихся в монотонный грохот, они поняли, ЧТО произошло. Но надо было идти.

Колян, увешанный магазинами с патронами, неся пулемет на плече, угрюмо плелся сзади. В нем кипела ненависть к врагу, безмерная жалость к тем, кто навечно остался на высотах. Злость на себя. По сути, их выбили с опорного пункта, заставив отступить, и без разницы, что сражался против них противник, многократно превышающий роту по численности. Факт оставался фактом, и Николай испытывал чувство стыда. Ничем не обоснованного и незаслуженного позора.

Вскоре Шах по одному ему известным признакам обнаружил преследование. Это означало, что их рано или поздно настигнут боевики. И тогда что? Последний бой? Значит, надо останавливаться и готовиться к нему. Или продолжать движение, но в этом случае кому-то предстояло остаться здесь и прикрывать отход. Остаться на верную смерть. Тут уже без вариантов! Шах подозвал Горшкова:

— Ты вот что, Николай, оставь пулемет и веди людей дальше. Вот карта, здесь обозначен маршрут.

Колян усмехнулся:

— Ага! Если бы я еще че понимал в твоей карте. Я точно уведу отряд куда-нибудь, как Сусанин, в натуре. К тому же ты, Шах, ранен. Нет уж, веди ребят, как вел. А останусь я! Ты мне только пару гранат дай. И помоги позицию выбрать. Ты ж бывший дух, у тебя опыта не ровня мне.

Чеченец после недолгих раздумий согласился. Вместе они оборудовали основную и запасную позиции, отряд ушел, а Николай остался. Устроился в ячейке, разложил рядом магазины — пять штук по сорок патронов. Закурил. Думать ни о чем не хотелось.

Вдруг из балки, куда ушли раненые, послышалось движение. К его позиции кто-то явно приближался с тыла. Человек или зверь? Хотя какой к черту зверь, после такой канонады? Значит, человек? Но кто? Колян резко развернул пулемет. Звуки шагов доносились уже отчетливо. Только они, эти шаги, были неуверенными… или крадущимися?