Те, кто делает нас лучше - [3]

Неудивительно, что, хотя мы росли вместе, упорная и смелая маленькая Молли была моей полной противоположностью.

Когда мне исполнилось два года и наша семья вернулась в Штаты из Германии, где я родилась, со мной что-то произошло. В Германии у меня была няня, а теперь я целиком и полностью перешла на попечение мамы. Позже мама рассказывала мне, что в раннем детстве я переболела мононуклеозом, которым обычно заражаются в более старшем возрасте. Но моя тетя, папина сестра, считала, что это неправда, и много лет спустя я не нашла в своих медицинских картах никаких записей о таком диагнозе. Тетя была уверена, что меня в детстве придушили, или как следует тряхнули, или и то и другое вместе, и, возможно, не один раз. Во всяком случае, я много плакала. И даже через много лет, когда я уже была подростком, мать продолжала жаловаться друзьям на то, что мой плач частенько прерывал ее коктейльный час. Вечерний прием мартини был для нее лучшим временем дня. Очевидно, коктейли скрашивали ее одиночество, когда рядом не было никого, кроме рыдающего ребенка.

Как бы то ни было, я очень долго не играла и не разговаривала. И не хотела есть. Мне уже исполнилось три, а я совсем не росла.

Мое состояние огорчало обоих родителей. Мама купила глубокую тарелку, на дне которой были нарисованы животные: я доедала кашу ради того, чтобы увидеть их. Еще она делала мне тосты в виде животных, вырезая хлеб формочками для печенья, а папа пытался соблазнить меня молочными коктейлями, в которые тайком подмешивал сырое яйцо. Видимо, вконец отчаявшись, ради того, чтобы поправить мое слабое здоровье, они и решили завести щенка.

В наши дни инструкторы по дрессировке собак и специалисты по воспитанию детей сказали бы, что это плохая идея. Кинологи считают, что скотчи – прекрасные собаки, но совершенно не годятся для малышей. Если ребенок наступит такой собаке на лапу или схватит ее за хвост, она терпеть не станет. Скотчтерьеры кусаются, а зубы у них большие, как у эрделей. Они исключительно преданные животные, но в то же время среди терьеров слывут самыми свирепыми. И сегодня большинство специалистов уверены, что собак даже самых послушных и терпеливых пород можно брать в семью, когда детям исполнится шесть-семь лет.

Но тогда никто ничего этого не знал – и вот эффектная эмигрантка с Кубы, которую я знала как тетю Грейс, подарила нам одного из своих трех породистых щенков.

На самом деле тетя Грейс не была моей тетей, а ее муж, которого я звала дядей Клайдом, не был моим дядей. Он был папиным лучшим другом, а тетя Грейс – маминой соперницей. Она укладывала свои длинные, черные как смоль волосы в замысловатые прически, ходила в сшитых на заказ платьях с глубокими вырезами и большими разрезами, носила высокие каблуки, подводила глаза черным и красила губы алой помадой. Моя мать считала ее задавакой.

– Как думаешь, какого цвета платье тетя Грейс надела к ветеринару, когда повезла щенков на прививки? – как-то спросила она меня.

– Черное? – предположила я. Лично я предпочла бы выглядеть, как все остальные члены семьи.

– Нет! – ответила мама. – Белое!

В комплекте с черными щенками белое смотрелось эффектнее.

Вскоре после того визита щенков к ветеринару Молли переехала жить к нам. И хотя этот день перевернул мою жизнь, я – из-за болезни или потому, что была слишком мала, – совершенно его не помню.

Однако эффект не замедлил сказаться.

Вскоре после того, как у нас появилась Молли, родители сделали черно-белую фотографию, где мы запечатлены с ней вместе. Это фото мать позже, за два месяца до того, как мне исполнилось четыре, разослала в качестве поздравительных открыток на Рождество. Судя по моим коротким пышным рукавчикам, на дворе лето, но у камина висят рождественские чулки, а рядом со мной на каменном полу стоит заводной Санта-Клаус, готовый зазвонить в медный колокольчик. Как и все мамины рождественские фото, это было хорошо подготовленным экспромтом. Но ликующее выражение на моем лице и на морде Молли совершенно неподдельное.

«Молли схватила папин носок!»

Как и большинство щенков, Молли обожала что-нибудь стащить, и особенно ей нравились папины черные носки, которые он надевал с генеральской формой. Когда Молли крала их, я, вовсе не для того, чтобы сдать ее, с энтузиазмом объявляла домочадцам о предстоящем зрелище. Эти представления всегда забавляли отца, любившего собак. Вытащив носок из его обычного места в корзине в спальне или из ботинка, где тот прятался, Молли, свирепо рыча, неслась с ним в гостиную, а там начинала трясти его с неукротимой восторженной яростью. Отнять носок было невозможно, пока Молли не уверялась в том, что свернула ему шею.

Щенком Молли не грызла вещи. Она их загрызала. Конечно, ей нравилось грызть косточки, но на отцовские носки она нападала не за этим. Я не помню, чтобы хоть одно животное стало ее жертвой, но она любила представлять предметы живыми и делать вид, будто убивает их.

Она любила загрызать мячики. Причем маленькие ее не интересовали. С бешеной энергией она преследовала большие, наполненные воздухом мячи, коварно скачущие прочь, догоняла и побеждала их. Рано утром я водила ее на поводке к теннисным кортам, пока там никого не было, чтобы побросать ей очередной такой мяч. Там я наблюдала, как она, с глубоким горловым рыком, эхом отдающимся в моей груди, несется по корту, а мяч изо всех сил пытается убежать. Но она всегда загоняла его в угол и прокалывала ему легкие своими длинными белыми клыками, после чего мяч сдувался, и она могла схватить его сильными челюстями и мотать им так, чтобы вытрясти из него всю душу. Когда же с ним было покончено, она разрешала мне поднять его и осмотреть. Мяч выглядел так, будто по нему били ножом для колки льда. И такое сделала маленькая собака! Это впечатляло: в моих глазах Молли была могучим созданием, заслуживающим глубокого уважения.