Те, что от дьявола - [54]

Что же касается нашего англичанина, господина Хартфорда — молодые люди звали его просто Хартфорд, хотя его седина свидетельствовала, что ему уже хорошо за пятьдесят, и я как сейчас вижу его коротко остриженную, отливающую серебром голову, словно на ней белая шелковая скуфейка, — так вот он был одним из любимцев маркиза. Ничего удивительного. В первую очередь он был игроком, и жизнь для него (воистину фантасмагория) обретала смысл только тогда, когда он держал в руках карты. Хартфорд любил повторять, что на свете есть только две радости: первая — выиграть, вторая — проиграть. Свой афоризм он позаимствовал у Шеридана, но никто не пенял ему за это, потому что из теории он превратил его в практику. Кроме пристрастия к игре (порок, за который маркиз де Сен-Альбан простил бы ему и самые суровые добродетели) господина Хартфорда отличали все достоинства, присущие фарисеям и протестантам, удобно умещающиеся в английском словце honorability[78], почему он и слыл безупречным джентльменом. Маркиз часто увозил его погостить на недельку в свой замок Ваньер, а в городе виделся с ним каждый день. Однако в этот вечер все, и маркиз в том числе, удивлялись тому, что всегда обязательный и точный иностранец опаздывает.

Стоял август. Открытые окна смотрели в чудный сад, каким можно полюбоваться только в провинции, и девушки, теснясь возле окон, выглядывали из них и тихонько переговаривались. Маркиз сидел за карточным столом, нахмурив седые мохнатые брови, упершись локтями в зеленое сукно. Положив подбородок на скрещенные и все еще красивые, несмотря на старость, руки, он недоумевал с величавым видом Людовика XIV, почему его заставляют ждать. Наконец слуга доложил о господине Хартфорде. Он появился, как всегда, в безупречном костюме, ослепительно белом белье, с кольцами на каждом пальце по моде, заведенной Булвер-Литтоном, с индийским фуляром в руке и ароматной пастилкой за щекой: он только что отобедал и избавлялся от запаха анчоусов, яблочной подливы к баранине и портвейна.

Но был он не один. Здороваясь с маркизом, он представил ему, защитившись от всех упреков, своего друга-шотландца господина Мармора де Каркоэла, лучшего игрока в вист во всех трех королевствах, который свалился ему как снег на голову во время обеда.

Диплом лучшего вистёра трех королевств вызвал благосклонную улыбку на бледных губах маркиза. Партия составилась. Спеша поскорее приняться за игру, господин де Каркоэл не снял даже перчаток, элегантностью напоминавших знаменитые перчатки Джорджа Брэммеля, которые кроили трое закройщиков: двое кроили саму перчатку, а третий — большой палец. Де Каркоэл стал партнером маркиза де Сен-Альбан. Вдова де Откардон, которая собиралась играть с маркизом, уступила ему свое место.

Должен вам сказать, сударыни, что Мармору де Каркоэлу, очевидно, было лет двадцать восемь, но палящее солнце, неведомые тяготы, а возможно, и страсти наложили на него свой отпечаток, так что выглядел он тридцатипятилетним. Отличался он не красотой лица, а выразительностью движений, и самым впечатляющим был жест, которым он то и дело отбрасывал назад свои черные жесткие, не слишком длинные волосы. Что-то до жути красноречивое было во взмахе его руки — так отбрасывают от себя угрызения совести! — его жест поражал и, как все неподдельное, продолжал поражать и дальше.

Я знал Каркоэла на протяжении многих лет и могу с уверенностью сказать, что зловещий взмах его руки, повторенный раз десять за час, впечатлял всех по-прежнему и внушал самым разным людям одну и ту же мысль, о которой я уже упоминал. Широкий, но низкий лоб шотландца говорил о смелости. Выбритая верхняя губа (усов в те времена не носили) неподвижностью привела бы в отчаяние Лафатера[79] и вместе с ним всех тех, кто верит, будто изменчивые очертания губ выдают тайны человеческого характера откровеннее, чем глаза. Глаза Каркоэла не улыбались, когда улыбался рот, показывая похожие на жемчуг зубы, какие достаются порой сыновьям морей, англичанам, чтобы они, на манер китайцев, портили и чернили их отвратительным чаем. Долгое лицо, впалые щеки, цвет кожи от природы оливково-смуглый, но солнце добавило ему еще и коричневого загара, который приобретается вовсе не в туманной Англии. Длинный прямой нос разделял два черных, узко посаженных глаза, похожих на глаза Макбета не столько чернотой, сколько мрачностью. Говорят, близко посаженные глаза — признак экстравагантного характера или небольшой сумасшедшинки. Одевался шотландец изысканно. Сидя в небрежной позе за карточным столом, он казался крупнее и выше благодаря широким плечам и развитой груди, но ростом был невелик, хотя недурно сложен и таил в себе гибкую силу, какая под бархатистой шкурой чувствуется в тигре. Хорошо ли он говорил по-французски? Голос, золотой резец, которым мы врезаем наши мысли в души слушателей и привораживаем их, — был ли он под стать тому мрачному и выразительному жесту, что до сих пор стоит у меня перед глазами? Могу сказать пока только одно: в первый вечер его голос не заставил никого вздрогнуть. Он звучал вполне обыкновенно, произнося традиционные для виста слова «взятка» и «фигура», нарушающие время от времени тишину, в которой священнодействуют игроки