Тают снега - [26]

Меня назначили заместителем командира. Я получил почти половину личного состава чоты и обрывок его списка. Мне было приказано ворваться в деревню с севера. Я не мог сдержать своего возбуждения. Это был страх. Мне бывало страшно и раньше, но только сейчас я понял, что такое настоящий страх, тот, о котором никто не скажет, что он может его подавить в себе в час испытания. Когда какой-то стрилэць достал из кармана коробку спичек, она затрещала, как пулеметная очередь. Я обернулся. Под моим взглядом стрилэць вынул сигарету изо рта. Я лежал на земле в обычной позе, немного выдвинувшись вперед, так, чтобы никто не мог видеть выражения моего лица. Я лежал, закрыв глаза, словно боясь посмотреть даже на землю. Гнал от себя мысли, зная, что только так могу дождаться условленного часа. Это было трудно.

Клочок бумаги с фамилиями был в кармане почти ощутим. Материальный и враждебный, словно тяжесть пистолета. Сумрак сгущался. Я поднял голову, чтобы проверить, не вышла ли первая звезда. Небо было темным.

В ту ночь я должен был выполнить свое задание. Меня тяготила эта война, надо было довести ее до справедливого конца. Я помнил, что говорил мне майор: провиднык — это сердце их организации, это их конец.

Нет. Время еще есть, защищался я перед необходимостью посмотреть на часы. Я во второй раз поднял голову и увидел над собой, как проклятие, чуть зеленевшую звезду.

— Встать, — скомандовал я.

— Не всiх, лише старого, — сказал я через четверть часа, когда мы остановились у дома. Кто-то улыбнулся. Это Васылько. Самый веселый из твердокаменных. Любил сжигать живьем. Я заметил блеск его зубов…

И вдруг первым кинулся в дверь хаты, как с крыши десятиэтажного дома.

Хелена стояла в углу, опершись о стены, словно намереваясь защищаться, но когда к ней подошли, позволила вытащить себя оттуда не сопротивляясь словно в обмороке.

— Зв'язати, — приказал я шепотом, отвернув лицо к стене. Внутренним слухом я услышал скрежет своих зубов. Стрильци бросились к ней.

— Зв'язати! — крикнул я, уже не владея своим голосом. Неожиданно я повернулся к ней лицом, как бы швырнув в нее камень. Она протянула ко мне руки. Васылько моментально схватил их.

Я сидел напротив нее. Она не сказала ни слова. Слезы высохли, оставив лакированные полосы на ее щеках.

Со двора донесся какой-то крик. Хелена вздрогнула.

— Я должен… — прошептал я по-польски. Я хотел сказать «я должен идти», потому что все время думал о том, что после выполнения задания обязан быть на перекрестке, возле хаты солтыса, это я и хотел ей сказать, но потом забыл об этом, или не хватило духу, или решил сказать о чем-то другом, о чем уже сказал этим словом. Не знаю, хотя все помню…

В комнату вошел один из стрильцив с амбарным фонарем. Поставил его на край стола. Я испугался открытого огня, стекла не было. В эту же минуту за окном послышался крик — мелькнуло знакомое лицо. Нина… Один из стрильцив вскочил. Чтобы упредить погоню, я выбежал первый. Я несся по дороге, слыша за собой глухой топот сапог, преследовавший меня, как тень. Кроме этого, ни звука. Деревня, притаившаяся, как раненый зверь, делала вид, что спит.

Я уже добежал до условленного места, когда вдруг остановился: дорога была видна, стекло в окне какой-то оставшейся позади хаты кроваво подмигнуло мне. Я обернулся. Над опустевшей частью села поднималось небольшое зарево. Я пересчитал взглядом людей. Васылька не было. В тот момент, когда я повернулся, чтобы бежать туда на выручку, я услышал громкий окрик.

— Пароль? — спрашивал где-то чуйка.[24]

— Трызуб! — раздался звонкий голос, высокий, как у задающего тон запевалы.

Это подходила сотня, ведущая провидныка.

— Вперед, — сказал я. Оставляя за собой зарево, я вошел в полосу темноты.

Пленный рывком повернул голову назад, насколько ему позволяло его связанное тело. По узкой дорожке спускался человек с карабином. Конвоир возвращался. Он шел быстро, словно боясь опоздать к условленному часу. Пленному вдруг очень захотелось видеть этого человека, говорить с ним, он даже подумал: расскажу, расскажу ему все.

Но прежде чем Алексы поднялся к колыбе, Колтубай успел опомниться. А может быть, он взял меня как расплату за свои грехи? Я у него котируюсь в качестве Кровавого Васыля. Он ненавидит меня, но надеется, что сможет меня продать. Как «бэзпэчняка» он возненавидит меня еще больше, а кроме того, я потеряю всякую ценность как плата за его грехи. Ведь есть же причина, из-за которой он скрывается в этих горах. На нем лежит груз прошлого, и он рассчитывает снять его при моей помощи. Интересно, почему он не пришел к нам во время амнистии? А может быть, что-то натворил уже потом?

Я думал о нем с профессиональным сочувствием, мысленно уверяя, что эта сделка для него выгодна, как если бы был самым «чистым» Кровавым Васылем.

Человек с карабином подходил сзади, так что шаги его пленный слышал, но самого не видел. Ему казалось унизительным изворачиваться, и поэтому лежал он неподвижно. Уверенность в собственной безопасности быстро улетучилась. Присутствие незнакомца вне поля зрения было опасно. Он слышал только его учащенное дыхание. Видимо, он устал от бега. И вдруг, словно наслаждаясь какой-то стороной своего существования, Колтубай почувствовал боль в своих затекших руках. Хотел что-то сказать, но боялся нарушить тишину. Перестал слышать громкое дыхание незнакомца. И сам перестал дышать. Напряг мускулы, точно собираясь поднять какой-то груз. Ждал. И в следующую же секунду понял: задержка дыхания у человека с карабином ассоциировалась у него с прицеливанием. Он почувствовал ужасающую обнаженность своей спины и вдруг, без осознанного намерения, выпрямился изо всех сил, перевернулся на бок. Теперь он видел: незнакомец смотрел на него прищурившись. Карабин висел у него на ремне через плечо. Он зло улыбнулся, словно прочел в глазах Колтубая унижение и страх. Молча отошел в сторону, не спуская глаз с пленного, снял карабин. Подождал минуту, потом тихо засмеялся и прислонил оружие к дереву.