Тайный заговор Каина - [120]

— Обещаю.

— В ближайшее время обязательно должно случиться нечто серьезное.

— Почему?

— Потому что я решил провести некоторые изменения, — ответил Парадин. — Они касаются твоего вопроса: можно ли практически помочь кому-нибудь бежать из тюрьмы.

Я невольно вздрогнул. Надеясь, что Парадин ничего не заметил, я старался поскорее скрыть свое замешательство.

— Стало быть, ты кое-что изменил в тюремном режиме, — спросил я, думая о том, как мне следует себя вести. Эта мысль лихорадочно сверлила мой мозг. Поразмыслив несколько мгновений, я решил, что теперь мне следует казаться спокойный, но любознательным.

— Вчера я провел там три часа, — продолжал Парадин. — Я все тщательно исследовал, внутри и снаружи.

— И что же?

Прокурор пожал плечами.

— Именно сейчас многие тюремщики находятся под следствием.

— В связи с чем?

— Понимаешь, на днях были выдвинуты обвинения в избиении узников, в результате которых несколько человек погибло. Некоторые охранники были отстранены от работы, а те, что дежурят сейчас, возможно, ни в чем не виноваты.

«Если бы ты только знал», — подумал я.

— Я думаю, побег маловероятен, но я действительно обнаружил одно слабое место.

Я промолчал.

— Видишь ли, Делакорте содержится в левом крыле тюремного здания. Ночью дежурят два охранника. У каждого из них есть четыре ключа, дающие им возможность патрулировать внутри тюрьмы и снаружи. Это слишком опасно. Если один из них в какой-то момент будет находиться снаружи и подвергнется нападению, то пропадут сразу четыре ключа.

— Понимаю, — сказал я.

Я внимательно слушал объяснения Парадина. Моя заинтересованность и внимание были вполне искренними, несмотря на то, что все это было мне хорошо известно. Именно это объяснял Шерр мне и Гейеру.

— Отныне один охранник остается внутри, другой патрулирует снаружи. Таким образом внешний охранник будет иметь только один ключ от ворот в ограде. Просто, не так ли? Я думаю, теперь это понятно всякому.

— Я тоже так думаю, — сказал я.

— Вот почему у меня такое предчувствие, что с тобой должно что-то случиться. Если что, сразу же звони мне, Ричи.

— Разумеется, — ответил я, а про себя подумал: «Я должен немедленно сообщить Гейеру об этих изменениях».

Прости, Парадин, но это была единственная мысль, пришедшая мне в голову в тот момент.

Я обедал с Крошкой в отеле.

Вернулись многие репортеры, и в ресторане было шумно. Вернера в отеле я больше не видел.

«Интересно бы знать, где он сейчас находится?» — мельком подумал я.

— Я хотел бы видеть Лилиан, — сказал Крошка. — Но сегодня вечером я улетаю в Берлин.

— Мы могли бы сходить сегодня в госпиталь, — сказал я, — если ты уже свободен.

Он молча кивнул головой. У Крошки была внушительная фигура, одет он был в тщательно подогнанный, отлично сшитый синий костюм, великолепную рубашку из тонкого и очень дорогого голландского полотна, отлично подобранный галстук. Одет он был безукоризненно и выглядел достаточно эффектно, как и подобает звезде оперной сцены, любимцу публики. Но все равно это был уже не прежний Крошка, всегда готовый пошутить, счастливый и довольный. Это был уже даже не тот Крошка, которого я встретил три месяца тому назад в Берлине. Теперь он выглядел усталым, встревоженным и озабоченным. Вполне возможно, что постороннему взгляду это было незаметно, но я, знающий много лет его неутомимую, неунывающую, шутливую и остроумную натуру, сразу ощутил его тревогу и внутреннюю напряженность.

— Что случилось, Крошка? — спросил я его.

— А по мне видно?

— Да.

Он не торопясь резал мясо, а я думал, что этот человек, родом из бедной семьи в Алабаме, теперь был знаменитой оперной звездой, талантливым артистом, состоятельным, но не счастливым. Я знал его более двадцати лет. Знал о его детстве в бедной семье американских негров. Помнил его рассказ о ужасной смерти родителей и брата в горящей церкви. Он первым назвал меня Ричи и первым, намного раньше меня самого, понял, как сильно мое чувство к Лилиан.

Сидя напротив старого друга, шутника и выдумщика, черного и белозубого Гомера Барлоу, я точно знал, что несмотря на блестящую карьеру и успех, славу и богатство, которое принесло ему долгожданное будущее, самые счастливые часы его и моей жизни уже в прошлом.

На черном блестящем лице Крошки ярко сверкнули белки глаз. Он пристально посмотрел на меня.

— С тобой что-нибудь случилось? У тебя неважный вид, какие-нибудь проблемы?

— Нет, все хорошо. Здесь не мешало бы улучшить освещение, не ресторан, а морг.

— Ну в таком случае, Ричи, выше голову, — сказал Крошка, подняв бокал с вином. — За третью мировую.

— Чтобы ее никогда не было, — добавил я, тоже подняв бокал.

— Она будет, — задумчиво сказал Крошка. — Будь счастлив с Лилиан.

— Теперь мы вместе, и мы уедем из Германии, — сказал я так, словно мои желания могли осуществиться от многократного упоминания. — Мы поедем в Швейцарию.

— Зачем?

— Я хочу жить в мире и спокойствии.

— Спокойствии? — с горечью вымолвил Крошка. — В следующий раз уже не будет спокойствия ни для кого и нигде. Вот почему я остаюсь в Берлине. Разницы никакой… — Он сделал паузу. — Это хорошее вино. Возьмем еще бутылочку, Ричи?

— Хорошая мысль, — согласился я. — Помнишь, как ты переходил на фальцет, когда речь шла о бутылке?