Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - [15]

Дружественные отношения с нашим Союзом имеют для Японии большое политическое значение. Действительно, теперь, когда с усилением удельного веса доминионов (Британской империи. — В.М.) вражда белого человека к цветным расам играет в политике многих государств все большую роль, когда Америка воспретила японскую иммиграцию и Филиппинские острова составляют ее (Америки. — В.М.) базу, когда Сингапур является местом военной базы на случай войны с Японией, для Японии имеет существенное значение обеспечение тыла. Таким обеспечением тыла для Японии и являются дружественные отношения с нами. Но есть еще и другие, более важные причины. Вся политика Японии должна измениться от изменившихся отношений в бассейне Тихого океана. Чем больше Япония чувствует враждебное отношение английских доминионов и Америки, тем больше Япония должна искать для себя опору в азиатских международных отношениях и тем большую роль для будущей политики Японии должно сыграть сближение ее с нашим Союзом».

Беседа с представителями печати в Берлине, 6 декабря 1926 г.

«Узы дружбы между Германией и нами настолько уже прочны, что я полностью на них полагаюсь… Наши отношения с Германией и наше международное положение упрочились, несмотря на усилия враждебного лагеря».

Это евразийская геополитика в действии.

В анонимной статье «Японские летчики — вестники сближения», опубликованной в «Известиях» 30 августа 1925 г., Чичерин вернулся к теме японско-английского и японско-американского противостояния. Ссылаясь на только что опубликованные документы американского аналитика Томаса Милларда (известного своей антияпонской и прокитайской ориентацией), которые тот готовил для Вашингтонской конференции, нарком делал совершенно четкий вывод: «Для Америки выгодно продолжение враждебных отношений между Россией и Японией (выделено мной. — В.М.), ибо это делает Японию более уступчивой по отношению к Америке и ослабляет силу ее сопротивления… Отсюда исключительное значение для Японии ставки на СССР… Попытки прикрытия глубокого антагонизма между Америкой и Японией формулами временных соглашений в области китайской политики нисколько не устраняют этого антагонизма».

Разве не актуально это звучит сегодня, хотя прошло семьдесят лет?! В том-то и сила геополитики — она актуальна всегда.

Политическое наследие Чичерина осталось невостребованным. Конечно, не его уход и не назначение Литвинова привели к изменениям внешней политики СССР. Ее определяло Политбюро, в 1933 г. окончательно сделавшее ставку на улучшение отношений с атлантистскими державами и на конфронтацию с Германией и Японией. Литвинов идеально подходил для практического осуществления такой политики — ему не приходилось насиловать себя, осложняя отношения не только с Третьим рейхом, но и с Веймарской республикой, хотя экономические отношения именно в начале тридцатых переживали новый подъем. Впрочем, нацистская пресса не оставалась в долгу, обращая особое внимание на национальность и внешность наркома.

Герберт фон Дирксен, представлявший Германию в Москве в 1929–1933 гг., вспоминал: «Мое официальное общение с ним оказалось несколько более трудным, нежели с его предшественником (Чичериным. — В.М.), по причине того, что Литвинов не был заядлым сторонником политики Рапалло, но всего лишь вынужденно следовал ей по долгу службы. Хотя он горячо отрицал какие-либо сомнения и колебания в отношении его веры в возможность сотрудничества с Германией, симпатии его явно были на стороне Великобритании, где он провел годы ссылки и женился на англичанке. Его, безусловно, сурово одернули бы, продемонстрируй он какие-либо признаки отклонения при проведении внешней политики в каком-либо особом направлении. В целом, однако, он оставался лояльным к истинной вере до тех пор, пока приход национал-социалистов к власти не предоставил ему приятного предлога стать одним из первых, покинувших идущий ко дну корабль политики Рапалло. Дальнейший ход его карьеры был весьма показательным, поскольку начиная с этого времени и далее любое его появление на политической сцене было вызвано желанием Кремля продемонстрировать свою примирительную позицию по отношению к англосаксонским державам» (8).

Перемена внешнеполитического курса выразилась в отказе не только от «политики Рапалло», но и от политики Чичерина — Карахана в отношении Японии. Не буду гадать относительно причин удаления Карахана из Москвы полпредом в Турцию в 1934 г., но его давняя взаимная антипатия с Литвиновым наверняка сыграла свою роль. После этого «восточные дела» в Наркоминделе оказались в руках людей, не знавших Востока и не претендовавших ни на какую самостоятельность, — насмерть перепуганного троцкиста Григория Сокольникова, затем Бориса Стомонякова, которого Чичерин в «завещании» охарактеризовал как «сухого формалиста, без гибкости, без политического чутья, драчливого, неприятного, портящего отношения». С такими «кадрами» добиться партнерства или добрососедства было нелегко.

Радикальные подвижки начались только в 1939 г., когда «вождь народов» не только контролировал внешнюю политику, но и стал вести ее самолично. Отставка Литвинова. Назначение Молотова. Министр иностранных дел Германии и Японии в Кремле жмут руку Сталину. Хаусхоферовский «Журнал геополитики» оценивает это как высочайшее проявление государственной мудрости.